Лунное дитя
Шрифт:
— Вряд ли он отнесется к этому так же легко, как мы. Все-таки речь идет о его родине; французы не любят таких шуток.
— А что он может сделать, старина? В крайнем случае посадит Грея под арест. Дайте ему два дня, чтобы съездить к Фонту, а потом пусть идет на рапорт к Мэвору.
— Что ж, я не против, чтобы рота связи еще денек-другой обошлась без нашего молодца. Хорошо, Грей, поезжайте; однако подумайте, стоит ли сообщать ему все те «факты», которые вы сообщили мне. Я вам советую это для вашего же блага!
Откозыряв, Сирил распрощался и вышел. Джувентиус проводил его до автомобиля.
— Не волнуйся, я уболтаю этого старого осла, — шепнул он своему другу. — Я заставлю его отдать нужные
— Молодец. Ладно, пока!
— Будь здоров!
Сирил отправился в путь. Поездка в штаб-квартиру генерала Фоша оказалась удручающей, если не сказать ужасной. Линия фронта изгибалась то туда, то сюда, так что шоферу то и дело приходилось искать обходные пути; все дороги были заняты не только всевозможными военными грузами, следовавшими в полном беспорядке, но и дезертирами, и гражданскими лицами, тащившими свой убогий скарб, и ранеными, за которыми тянулся въедливый дух агонии. Страну заполонили стаи одичавших собак, всего за один месяц войны превратившихся в койотов или динго. Однако Сирил радовался, испуская вопли ликования, и чем дальше он ехал, тем больше росла его уверенность в удаче задуманного дела. По совету генерала Крипса он пересмотрел кое-какие из своих «фактов», отобрав те, которые без сомнения могли убедить французского главнокомандующего.
Прибыв в замок, где располагался генерал со своим штабом, Грей доложил о себе и был моментально принят. Ему навстречу поднялся рослый, красивый француз, во взгляде которого светился недюжинный ум. С первой секунды он был весь внимание.
— Вы прибыли от генерала Крипса?
— Точно так, мой генерал, но по собственной инициативе. У меня есть одна идея…
— Почему вы в английском мундире? — с истинно галльской живостью вдруг прервал его Фош, по выговору принявший его за француза.
— Капюшон ещё не делает монахом — ответил Сирил Грей. — Я наполовину шотландец, наполовину ирландец.
— Хорошо, тогда не сочтите за труд продолжить свою речь.
— Должен сразу сказать, что я уже докладывал о своей идее генералу Крипсу, и он решил, что я либо слабоумный, либо остряк-неудачник.
Это был первый и главный из его «фактов», и он возымел свое действие. Фош оживился еще больше, в глазах его заблестели отвага и ожидание.
— Рассказывайте! — генерал взял записную книжку.
Улыбнувшись, Грей в нескольких словах изложил суть дела.
— Вы абсолютно правы! — воскликнул Фош. — Извините, подождите минутку: мне надо позвонить.
Он вышел из комнаты. Вернувшись минут через пять, он вновь обратился к Сирилу:
— Все в порядке, капитан Грей. Мы будем готовы ударить по армии фон Клука, когда он сюда явится. Вы не будете так любезны передать вашему шефу вот эту записку?
Я хочу, чтобы англичане тоже были готовы выступить в нужный момент. Сегодня я, очевидно, не могу просить вас составить мне компанию, однако надеюсь непременно отужинать с вами после победы.
Ах, как звучит слово victoire (победа) B устах французского солдата! В нем слышится звон меча, вогнанного по самую рукоять, крик влюбленного, соединившегося с любимой, и гимн мученика, с которым тот в момент казни обращается к Богу.
Сирил отправился обратно в ставку британского командования и передал письмо генерала Фоша — официально, через майора Мэвора.
События следующей недели оставили неизгладимый след в истории. Жестокий удар противника был отбит уверенной рукой. Более того: эта победа союзников не только спасла Францию, но и показала, что к французским солдатам вернулся боевой дух воинов Бонапарта. Она показала, что 1870 год был для французов всего лишь такой же временной слабостью, как
Генерал Крипс вызвал Сирила Грея к себе.
— Боюсь, майор, — сказал он, — что ни одно командование в мире не возьмет на себя смелость воздать вам за ваши заслуги. Что есть, то есть: ваши безумные теории совпали с истиной. Однако это ничего не доказывает, кроме того, что на войне огромную роль играет случай. И такие случаи происходят буквально ежедневно. В конце концов, этим беднягам из бюро погоды тоже иногда удается попасть в яблочко. Однако даже если предположить, что ваш прогноз действительно заслуживает награды, британское командование все равно ничего не может для вас сделать, потому что, как вы наверное помните, наша беседа была сугубо неофициальной. Тем не менее, что касается меня, то я представлю вас к ордену Бани второй степени, а там будь что будет. Сейчас же, майор, вам следует незамедлительно отправиться к генералу Фошу, который желает представить вас двум джентльменам — г-ну Жоффру и г-ну Пуанкаре. Так что надевайте шпоры и седлайте коня — соседа по фронту не стоит заставлять ждать!
Генерал поспешно закончил свою речь, очевидно не желая заставлять новоиспеченного майора Грея искать слова благодарности. Однако, когда оба подали друг другу руки на прощание, их глаза встретились — и они поняли друг друга: и тот, и другой думали о судьбе Англии.
Итак, Сирил отправился в Париж, где его ожидали двое пока не знакомых ему людей. Победа изменила облик тыла. Беженцев больше не было, беспорядка тоже. По дорогам все еще тянулись обозы, но ощущение победы озаряло все вокруг, точно луч солнца на очистившемся от туч небосводе. Да и сами обозы, казалось, дышали уверенностью. Все было новое — винтовки, повозки, кони. Свежие полки весело шагали на фронт, распевая песни. Их бодрость и хорошее настроение были так сильны, что они передались и Сирилу. Ему повстречался полк алжирских стрелков, которых переводили на другой участок фронта — каждый стрелок был увешан трофеями, собранными па поле великой битвы. Сирилу захотелось обнять их — так велико было его восхищение этими дикарями, истинными воинами, не испорченными цивилизацией. Это была сама жизнь, одолевшая смертельную опасность, и сердце Сирила преисполнилось такой радости, что в глотке у него сама собой зарождалась песня.
Прошло немного времени, и сердце его вновь учащенно забилось, тронутое на сей раз ужасной картиной.
Воткнутое в край рва, у дороги торчало копье спаги, на котором висел большой плакат с грубо выведенными буквами: ESPION'. Движимый фатальным любопытством, Сирил подъехал поближе, спугнув одичавших собак, пожиравших что-то у основания этого мрачного надгробия.
Там лежал непогребенный труп с вонзенной в брюхо саблей; язык был вырезан. С первого взгляда было ясно, что это дело рук алжирцев — отрядов, потерявших из-за германских шпионов треть своего состава. Труп был основательно изуродован, однако Сирил все-таки узнал его: это был Дуглас.
И тут Сирил Грей совершил странный поступок, на который уже много лет не считал себя способным: он зарыдал.
— Да, теперь я знаю! — бормотал он. — Саймон Ифф прав. Только Дао! Я должен идти этим путем — путем того, кто движется вперед, отступая.
Утром следующего дня он явился на рапорт к представителям британских властей в Париже; одним из них был лорд Энтони Боулинг, который и представил его президенту и главнокомандующему.
На банкет он явился уже кавалером ордена Почетного легиона и сидел за столом при всех регалиях. Однако настроение у него было неважное: воспоминания об изуродованном трупе на обочине не покидали его. Не досидев до конца банкета, он извинился и покинул президентский дворец.