Лунные дети
Шрифт:
Тайг издал непонятный звук: то ли присвистнул, то ли цыкнул и сжал мое плечо.
— Тогда ты представляешь, как долго может гореть человеческое тело.
— Младенцы и взрослый человек — разные вещи.
— Разные, — тихо согласился он и устало улыбнулся. — Но все равно были живыми.
Я вздрогнула. О Небо, нашли, что обсуждать… Особенно сейчас, когда оставшийся на помосте Эрк почти нарисовал заклинание, готовый поджечь тело своего лучшего друга.
Мы встали ближе, и я сжала пальцы Тайга. Странное чувство. Не благоговение — не следует благоговеть перед мигом окончательной смерти, не восхищением (тем более), но что-то близкое к
Мы так и простояли вдвоем с Алвой, вцепившись друг в друга, обнявшись. Мы обе впервые столкнулись с этим, и в желании сбежать сумели отыскать силы в поддержке. Остальные стояли молча и неподвижно, только сжимались кулаки, и запах бил в ноздри, обманчиво намекая, что там, на помосте, просто кусок мяса. Жутко было осознавать, что запах этот в другой ситуации мог показаться аппетитным, но знание того, что сейчас сгорал Матью, сгорал еще вчера бывший живым человек, с которым мы смеялись, сражались бок о бок, прогоняя нечисть, помогало держаться.
Магический огонь пожирал тело вернее и быстрее обычного пламени, после него не осталось почти ничего, только прах на почерневшем камне. Когда он погас, Эрк вновь взобрался на помост, но какое использовал заклинание, я так и не поняла. Алву била дрожь, да и я чувствовала себя не лучше: хотела шагнуть, но куда там, едва удержалась на ногах. Рядом вдруг оказался непривычно тихий Тайг, обнял нас обеих, крепко прижимая, и затих, дыша куда-то в волосы. Молчание затягивалось, но нарушить его сейчас казалось неуважением по отношению не только к Матью, но ко всем, кого здесь сожгли за многие годы существования Гестоля.
В тишине Тайг посадил нас в кэб. В тишине остальные расселись по местам. В тишине, думая каждый о своем, мы отправились обратно в Гестоль, чтобы вернуться к привычной жизни.
Оставшийся день и воскресенье прошли, как в тумане. Я что-то делала, куда-то ходила, отработала свои смены и, кажется, даже спокойно разговаривала с Джетом и Лисом, но перед глазами по-прежнему стояли погребальный костер и сгорающий в магическом огне Матью. Наверное, я все-таки привязалась к сыщикам больше, чем предполагала первоначально. Не хотелось больше сбежать, по крайней мере, сейчас, когда некому было затягивать ошейник. Связаться с Кэлом я больше не пыталась: он все равно вернется, рано или поздно, а к тому времени я сумею подобрать правильные слова, чтобы и извиниться, и объяснить, как отношусь к сыску. Последнее делать было не обязательно, да и не хотелось, если честно, но пусть признание послужит маленьким бонусом к извинениям, сладкой плюшкой. А Кэл поведется, наверняка, даже помимо воли. Ему же хочется удержать меня… Подсластим горькую пилюлю, все равно Следящие скоро придут. А до тех пор — живем.
В понедельник я почувствовала себя новым человеком. В том смысле, что в воскресенье завалилась спать еще до девяти часов, отпросившись с работы, а утром проснулась раньше, чем требовалось, и
Бес в зеркале только сонно захрюкал и завозился, увидев, что я поднялась.
— Рано, — забормотал он, — рано, рано, рано! На место!
— Совсем страх потерял? — лениво поинтересовалась я. Будет мне еще личный будильник приказывать, как же.
— Рано же! — взвизгнул он, тряся хохолком. — Слишком! Неправильно!
— Ну так спи, — я пожала плечами, принимаясь складывать сумку. Сегодня по расписанию первыми лекции по алхимии. Хорошо бы начали новую тему, поскольку до этого Каллаган мучил нас повторением и общеизвестными истинами, которые мы с Алеком с горем пополам, но вспоминали. С первого курса и тем более со школы забылось многое, а уж что для экзаменов учили, и вовсе после сдачи выветрилось из головы с ошеломляющей скоростью.
Бес только профырчал что-то и снова, как в старые добрые времена, повернулся ко мне задом. Ну и ладно, мое дело предложить, его — отказаться.
Предыдущая неделя закончилась, не верится просто. Казалось, что те короткие семь дней… нет, даже последние четыре дня растянулись на многие месяцы. То же ощущение, что преследовало меня в пятницу, теперь охватило куда больший срок и превратилось во что-то более тяжелое и длительное. И закончившееся, к счастью. Изгнание, откат, фальшивое всесилие, смерть и погребальный костер — все это слилось в одну непрерывную цепочку событий, в которой этой ночью была поставлена точка. Теперь страница перевернулась, началась новая глава.
Впрочем, печаль от потери никуда не ушла, она скорее стала похожа на легкую вуаль, которая точно истает по истечении времени, как проходит любое горе. Главное не закрываться в нем, как в раковине.
— Д-доброе утро!
Я вцепилась в перила в последний момент, чуть не оступившись на лестнице, и изумленно уставилась на первокурсника.
— Ты тут что делаешь так рано?
— И-иду на пары, — смутился Бриан, тут же опуская свои огромные глаза. — Р-решил… ну, пораньше…
— И когда ты заикаться начал?
— Я-я не заикаюсь!
— Ну да, — я протянула руку. — Идем, что ли. А то мой тио сейчас выскочит, как бес из гнезда, и начнет сыпать всякими пошлостями. С какой радости все-таки так рано выходишь?
— Чтобы место занять, — он вцепился в мою руку, как в спасательный круг, и легко перепрыгнул через ступеньки, чтобы встать рядом. — Я вас давно не видел.
— Не надо ко мне на «вы», — посоветовала я, вновь спускаясь, — со старухой, что ли, разговариваешь?
— Н-нет!
Я покосилась на его руку, доверчиво сжимавшую мою ладонь. Совсем ребенок, вряд ли ему уже исполнилось четырнадцать. Или только-только исполнилось. И смотрит так серьезно. Смешной мальчишка. Ох, бес, он же лунный, совсем из головы вылетело! Мы, конечно, с ним поговорили после того инцидента, но проверить стоило.
— Бриан, — я остановилась, разворачивая его к себе, и мельком огляделась. Кажется никого, но на всякий пожарный… — Пойдем-ка за шторку.
Он послушно последовал за мной.
— Садись, — велела я, задергивая тяжелую портьеру. — Как твои дела? В качестве лунного, я имею в виду.
Он замер, вытянулся весь, и глаза как будто стали больше. Верно Алек его тогда птенцом назвал, только крылья не выросли еще. Бриан моргнул, заблестели слезы.
— Не плакать, — предупредила я и отрыла в сумке платок. — Держи. Ты же помнишь, что и я того же роду-племени?