Лунные танцы
Шрифт:
Иногда его посещали видения. Мерещилась Алинка — как перевертыш: то девушка — то мужчина. Мрачной тенью проносилась Свенцицкая — постаревшая, с одутловатым от чрезмерного потребления алкоголя лицом, истеричная, какой она была все последнее время. И глубоко несчастная…
Вознесенский вдруг начал смутно понимать, сколько боли он принес людям. Прежде он никогда не задумывался об этом — даже в голову не приходило. Жил как жил, совершенно обычной жизнью, день за днем, считал себя нормальным, даже слишком.
Вдобавок ко всему, каждую ночь его преследовал один и тот же кошмар: стоило
— Я не Раскольников и не сумасшедший! Не надо сводить меня с ума, я ни в кого не верю! И в тебя тоже не верю! Ты мой бред, мой кошмарный сон! — кричал он, размахивая кулаками.
А незнакомец только посмеивался из противоположного угла камеры и обвиняющим голосом зачитывал из пухлой книги какой-нибудь новый эпизод, от которого у Вознесенского мурашки бежали по коже и хотелось заткнуть уши, чтобы ничего больше не слышать о себе. Он пробовал это делать — затыкал уши руками, ватой, но голос упорно раздавался в самом центре его измученного мозга и отчетливо произносил слова, от которых кровь стыла в жилах. Ночами из его камеры периодически раздавались душераздирающие крики, а иногда соседям слышалось, как будто за стеной громко разговаривают, спорят разные голоса… Станислава считали сумасшедшим.
— Вот до чего доводят деньги, так ему и надо! — переговаривались, усмехаясь, надсмотрщики.
— Совсем спятил, делаша! Посмотрим, долго ли протянет! — потирали руки заключенные.
Никто в России не любит богатых людей, и когда с ними происходит несчастье — это ли не повод для радости?
Чтобы как-то отвлечься, Станислав попросил, чтобы ему приносили книги. Он впервые в жизни запоем читал что-то из древней философии, и кошмары на время отступали. Но ответов на его вопросы в книгах не было. Вознесенскому вдруг подумалось о том, что в мире могут существовать силы, влияние которых он не в состоянии осмыслить. В душе было по-прежнему пусто и холодно. Тем не менее ему стало казаться, что еще чуть-чуть, и он поймет смысл событий, произошедших с ним.
Когда Свенцицкая вернулась в Париж, то почувствовала, как с ее души свалился тяжелый камень. Она наконец ощутила себя освобожденной от внутреннего безумия, в котором пребывала последние несколько лет. Неожиданно захотелось с головой окунуться в творчество, триумфально вернуться в мир моды, забыть все, что было в России. В конце концов, у нее действительно есть другая жизнь кроме Вознесенского и его проблем. Она сама все еще неплохо обеспеченная, состоявшаяся женщина. Как жаль, что почти три с половиной года ее жизни оказались вычеркнутыми! Но теперь можно все изменить, освободиться, тем более что Станислав сидит в тюрьме и кто знает, выйдет ли он оттуда живым… Делать ставку на него дальше бессмысленно. Так думала Ирена, подъезжая в такси к своей квартире в респектабельном
Ее ожидал сюрприз. Из-за двери раздавались шум, смех, чужие голоса. Свенцицкая вошла и увидела до неузнаваемости изменившееся свое жилье. Огромная квартира полностью была превращена в модельную мастерскую. Повсюду стояли манекены, разложены чертежи, валялись обрезки тканей, бумаги, элементов декора. На чудесных мраморных подоконниках и на полу стояли чашки с остывшим кофе и пепельницы, полные окурков. По квартире деловито слонялись неопределенного пола и возраста субъекты с длинными волосами. Играла музыка.
— Ирена? — Из гостиной вышел Эжен, держа в руках лоскут черной кожи. За ухом у него торчал карандаш. — А ты почему без звонка? Ты надолго?
Впервые Свенцицкая обратила внимание на то, какой сильный у него акцент.
— Эжен, я вернулась, — со слезами на глазах сказала Свенцицкая, — вернулась совсем…
Через десять минут квартира опустела. Эжен дал несколько распоряжений, и все разошлись обедать. Он сварил кофе.
— Что это у тебя тут происходит? — тихо поинтересовалась Ирена.
— Через две недели показ коллекции на очередном фестивале молодых европейских дизайнеров, — с гордостью сообщил Эжен, — вот готовимся.
— А почему здесь?
— А где же еще? — недоуменно пожал плечами молодой человек. — Ты же продала тогда все, что у тебя было. Помнишь, как я возражал? И до сих пор считаю, что это было самое идиотское решение в твоей жизни. Студию выкупили конкуренты и прекрасно ею пользуются. А мне теперь все здесь приходится выстраивать заново… К тому же ты сказала, что уезжаешь навсегда и квартира остается в моем распоряжении. Я вообще собирался ее продать в ближайшем будущем и купить студию для работы в Марэ. И квартиру там же поблизости…
— Все изменилось, Эжен. Я приехала, чтобы вернуться в моду! — неуверенно произнесла Свенцицкая.
Эжен смотрел на мать. В нем боролись обида и жалость. Ирена очень постарела за эти годы, растолстела, совершенно перестала за собой следить. Давно не крашенные волосы свисали паклей. Похожа теперь на обычную русскую бабу. Глаза заплывшие — то ли пила, то ли плакала…
— Как?
— Ну не знаю. Меня еще, надеюсь, помнят, у меня был такой успех на миланской коллекции прет-а-порте, правда? Ты же помнишь, сам все видел, ты мне рассказывал! — Ирена заглядывала в глаза сыну, словно ища поддержки. Эжен неловко отвел взгляд.
— Не знаю, что тебе сказать. Надо, конечно, попытаться…
— Но ты же веришь в меня, Женька, сыночек! — У Свенцицкой начиналась обычная для последних лет истерика.
Эжен помолчал, потом сказал сухо:
— Хорошо, попробуем что-нибудь придумать. А сейчас извини — вернутся ребята, нам надо работать. Еще очень многое нужно сделать… Поживи пока, пожалуйста, в гостинице… Ты видишь, тут совсем нет свободного места. Они и ночуют здесь, у меня. Мы как одна большая семья.
Ирена уехала от Эжена подавленная. Ее мир трещал по всем швам, но она все еще не теряла надежды. Она не умеет проигрывать, она всегда победитель, львица! Вот и сейчас все образуется обязательно, стоит только захотеть и напрячься…