Лунный ад (Сборник)

Кэмпбелл Джон Вуд

Он говорил о грядущем противостоянии с Сантелем, планетой, находящейся в непосредственной близости от нас. Он утверждал, что две планеты окажутся на минимальном расстоянии друг от друга последние почти пятьдесят маллахов. Он сказал, что нам представится прекрасная возможность установить связь с сантеляна-ми. Его доклад также был одобрен Советом.

Когда Сариг сел, я загорелся каким-то странным волнением. Затем незнакомый внутренний голос заставил меня встать. Это был приказ. Я обвел глазами зал и пристально посмотрел на Двадцать. Я получил приказ сделать свой доклад. Немного помолчав, я начал.

— Высшему Совету, юридическому органу Котара, я, Туол Оро, исследователь бесконечно малых величин, докладываю.

Это было обычное начало, его использует каждый ученый. Я продолжил:

— Мои труды за последний маллах, Почтенные Двадцать, не были бесплодными; мне посчастливилось сделать открытие, которому нет

равных в истории микроскопии! Совету, безусловно, известно строение атома и его заметное сходство с Солнечной системой, с ее центральным телом, Солнцем, или, если речь идет об атоме, ядром и его вращающимися спутниками — планетами или орбитальными планетарными электронами. Концепция атома, разумеется, не принята как факт, но считается правдоподобной теорией. Пять сталло назад, используя совершенно новые принципы, я изобрел микроскоп настолько мощный, что сумел увидеть составляющие атома. Сами планетарные электроны рассмотреть не удалось из-за огромной скорости их вращения, но протоны были ясно различимы, как быстро вращающиеся, слабо светящиеся сферы. Естественно, от моего открытия у меня поднялось настроение; однако я чувствовал, что это только начало, и возможности, которые давало живым существам мое изобретение, поистине безграничны. Поэтому я безотлагательно принялся конструировать микроскоп гораздо более мощный, чем первый прибор. После четырех сталло напряженной работы мне это удалось. Новый прибор превзошел все ожидания; с его помощью я обнаружил нечто столь потрясающее и невероятное, что с трудом поверил своим глазам! Когда микроскоп был закончен, я направил линзы на частицу натрия. При взгляде в окуляр у меня забилось сердце! Что могло открыться моему взору? Множество самых невероятных догадок промелькнуло в голове, и все же увиденное мной не могло возникнуть даже в самых безумных мечтах! Перед моим взором предстала широкая долина, покрытая блестящей, многоцветной растительностью. Сначала я смотрел на нее, не веря своим глазам; затем зрелище пропало, сменившись закругленной вершиной холма. Как и равнину, ее покрывала такая же разноцветная растительность. Я медленно переводил взгляд с холма все дальше и дальше. На смену холму пришла другая долина, гораздо шире первой. Глядя на нее, я обратил внимание на феномен, который не заметил раньше. Растительность в долине двигалась, постоянно меняя положение. Я изменил фокус микроскопа, сосредоточив его волшебную силу на крошечном клочке открывшегося передо мной зрелища. Казалось, долина прыгнула к моим глазам. Я больше не видел огромного поля движущейся растительности; в поле зрения находилось только три растения. Выглядели они очень странно. Ничего общего с растущими в Котаре. По форме и размерам они походили друг на друга, а по цвету различались. Когда я впервые их увидел, это были маленькие, почти круглые шары, покрытые блестящей чешуйчатой оболочкой. Однако они росли у меня на глазах! По мере того как они росли, оболочка становилась все тоньше, и, наконец, прорвалась, разбросав по воздуху облака яркой пыли. Большая часть пыли улетела, но кое-что осело на землю. Там, где были сферы, остались три лужи слизи; в них-то и осела пыль. Затем наступило, вероятно, самое потрясающее! Частицы пыли, наверное, семена растений, упав в слизь, пустили ростки, проросли и достигли зрелости, а мгновение спустя в свою очередь тоже прорвались, выбросив семена. Все произошло так быстро, что казалось одним продолжительным движением. В своем интересе к долине и ее жизни я забыл о том, в каких странных условиях рассматриваю эту землю. Решив обнаружить местоположение этого мира, я начал медленно уменьшать мощность моего микроскопа. Я снова увидел панораму долин и холмов. Затем пейзаж стал выпуклым. Эта выпуклость увеличивалась до тех пор, пока, наконец, детали пейзажа стали незаметны, и я увидел в микроскоп огромный шар, медленно вращающийся вокруг своей оси. Пока он уменьшался в размерах и появились другие шары, мне открылась истина. Я обнаружил жизнь на протоне ядра атома натрия!

* * *

Этими словами я закончил свой доклад Совету.

Закончив, я продолжал стоять, ожидая, что Двадцать станут меня хвалить. Но похвалы не последовало. Вместо этого произошли две вещи, беспрецедентные в истории Котара. Никогда ни один из Двадцати не выступал во время заседания; и никогда ни один из шести Учителей не был публично приговорен Двадцатью. Случилось и то, и другое!

Сан Нобер, глава Совета, встал и сурово нахмурил брови. Он заговорил, и его слова прозвучали приговором правящему роду Котара.

— Ученые мужи, — сказал он, — за всю историю Совета нам не приходилось сталкиваться с подобной проблемой. Наши ученые всегда говорили правду. Но увы, эта традиция в прошлом. Вы, Туол Оро, — обратился он ко мне, —

создали прецедент. Вы солгали! Ваши утверждения нелепы, абсурдны; в них нет ни слова правды. Нас учили, что нормальный человек не может лгать. Очевидно, вы сошли с ума. Вы сумасшедший, несмотря на то что душевные болезни сейчас почти неизвестны. Если бы не отчеты о ваших прошлых открытиях, вы были бы приговорены к смерти. Благодаря им вы останетесь в живых. Но будете изгоем общества. Можете жить среди своих собратьев, но они будут знать о вашей недееспособности. Из-за вашей лжи или душевной болезни вы станете предметом жалости и презрения. А сейчас вы должны уйти; в Зале Совета вам не место!

Пока Сан Нобер говорил, я стоял, совершенно ошеломленный. Его неодобрение и приговор оказались настолько неожиданными и несправедливыми, что я не верил своим ушам. Ложь! Поток лжи! Душевная болезнь! Сумасшедший! Я сумасшедший? Дурак и сын дурака! Предмет жалости, да? Изгой! Вдруг что-то щелкнуло в моем мозгу, и глаза заволокло красной пеленой ненависти.

Что я тогда сказал, не помню. Вероятно, я действовал, как больной человек. Но я не пытался оправдываться. Приговорен, выгнан, назван лжецом и сумасшедшим, без малейшего шанса доказать правдивость моих утверждений! Из того, что я сказал, помню только одно. Это была клятва, которую я дал, покидая Зал Совета.

— Клянусь Скловом, Тавом, Макой, всеми богами, когда-либо жившими, что от этой цивилизации не останется и следа; и все люди, кроме Туола Оро, будут уничтожены! Клянусь, и да будет так!

Да, так и случилось! Я уничтожил их всех! Они это заслужили. Ах, как я их ненавижу, несмотря на то что их больше нет! Ненавижу и презираю…

Дав клятву мести, я покинул Зал Совета, провожаемый тысячами пар как сочувственных, так и насмешливых глаз. Кипя от гнева, я направился к своей лодке, стоящей на Великом Канале. Уже тогда в моем мозгу зародился план мести. Когда я подошел к моему дому, находящемуся в двадцать седьмом отделении девятого Малого Канала, план вполне сложился. Именно этот план, рожденный по дороге домой, я стал причиной уничтожения мира.

Глава вторая

Не откладывая дело в долгий ящик, я начал готовиться к осуществлению задуманного, так как знал, что исполнение обещанного займет многие сталло. Цель, которую я перед собой поставил, казалось, действительно выходила за рамки человеческих возможностей. Я хотел увеличить размеры тех немыслимо крошечных растений миниатюрного мира, который открыл, пока не удастся вырвать их с протонов и пересадить на поверхность Котара. С их помощью я и намеревался отомстить.

Первые два сталло усилий оказались бесплодными. За это время у меня часто возникало сильное желание бросить эту, по-видимому, безнадежную затею, и, возможно, я бы ее и бросил, если бы не жажда мести. Как бы то ни было, я продолжал и в начале третьего сталло получил первые обнадеживающие результаты.

Прежде всего у меня имелась одна основная идея. Поскольку каждую частицу вещества, независимо от ее размеров, теоретически можно разделить надвое, то возможен и обратный процесс, и можно увеличить размеры любой частицы, даже электрона или протона. Из этой мысли естественно вытекало, что, в конце концов, мне удастся настолько увеличить размеры протона, что его можно будет видеть невооруженным глазом. Трудность заключалась в том, как осуществить этот процесс на деле. Два сталло ушли на догадки и теоретические размышления.

В начале третьего сталло я решил поработать с самими электронами и протонами. Взяв из своих запасов порцию химически чистого натрия, я поместил мизерное количество на предметное стекло моего ультрамикроскопа;. Затем сфокусировал прибор так, чтобы видеть весьатом. Как и во время первого исследования, когда я обнаружил признаки жизни на протоне, я увидел двадцать два маленьких, тускло блестящих протона и одиннадцать почти прозрачных ядерных электронов, сконцентрированных в компактную группу, каждый из них стремительно вращался вокруг своей оси. Вокруг на разном расстоянии мерцала путаная сеть блестящих шнуров. Я знал, что это орбиты планетарных электронов, которые двигались с такой огромной скоростью, что были невидимы. Я понимал, что ничего не смогу поделать с атомом, пока он находится в таком состоянии.

Следовательно, решил я, надо как-то уменьшить скорость вращения частиц, пока каждая из них не станет видимой. С этой целью я начал серию экспериментов. Кстати, все, что я делал, приходилось проделывать под линзами моего микроскопа. Казалось, при таком препятствии задача стоит не из легких. Однако мне помогал прибор, который недавно изобрел Столь Верта. Этот прибор, слишком сложный, чтобы объяснять принцип его действия, позволяет сфокусировать на бесконечно малом предмете луч, немыслимо холодный или невероятно горячий. Благодаря идее, пришедшей мне в голову, изобретение Столя оказалось как нельзя кстати.