Лунный камень мадам Ленорман
Шрифт:
Машка мысленно велела себе успокоиться. Мальчик красуется. Ничего страшного.
– Давайте попробуем разобраться, что вы уже знаете?
– Давай, – согласился Григорий. – Разбирайся.
Он следил за тем, как Машка раскладывает бумаги, и под его взглядом она начала краснеть, бледнеть и путаться.
Боже, она так работать не сможет!
Надо. И Машка, вытащив стопку листов, сколотых вместе – она ведь помнила, что положила тест именно сюда – сказала:
– Выполните тест и…
– Не
– Что?
– Не хочу я твой тест выполнять! Скучно. Развлеки меня.
Он поднялся, двигаясь медленно, плавно.
– Вы…
– Слушай, цыпочка, – Григорий приближался, и Машка, чувствуя себя донельзя глупо, пятилась. И пятилась, пока не уперлась спиной в стену. А он, остановившись в шаге от нее, вновь окинул взглядом. Медленно так, наслаждаясь ее растерянностью. – Тебе ведь заплатили? Так чего выпендриваешься…
Он вытянул руку, упираясь ладонью в стену рядом с Машкиной головой.
– Мне заплатили за то, чтобы я с тобой английским занималась.
– Да ну? – Он насмешливо приподнял бровь. – Инглиш – тоска…
Пальцами коснулся волос, погладил щеку.
– Прекрати немедленно!
– Или что? – Григорий прекращать не был намерен.
– Я закричу!
– Кричи, – спокойно согласился он, растягивая губы в улыбке. – Давай, Машенька, зови на помощь. И кто придет? Правильно, моя мама. А моя мамуля, чтоб ты знала, очень меня любит.
Пальцы скользнули на шею, и Машка ударила по ним.
– И еще она верит всему, что я говорю… а я скажу, что ты попыталась меня совратить… знаешь, что бывает за совращение несовершеннолетних?
Лжец. И подонок.
Уезжать надо.
Немедленно… убираться из комнаты этой, с острова… забыть обо всем, как о страшном сне. Машка попыталась выскользнуть, но Григорий не позволил, схватил за руку и сдавил.
– Так что, цыпа, повеселимся?
– Отпусти!
Она дернулась, но Григорий оказался силен. И руку вывернул, отбросил к стене.
– Неа, мы ведь еще не поиграли… – Он отпустил руку, но лишь затем, чтобы взять Машку за горло. – А знаешь, что еще может случится… озеро ведь непростое… ты не представляешь, сколько в нем народу потонуло. Взять хотя бы моего отца… вроде бы разумный человек… был… а поперся плавать… потом труп нашли… а порой и не находят… ты же не хочешь утонуть?
– Ты…
Он расстегивал пуговицы блузки, неторопливо, наслаждаясь ее беспомощностью. Машка пыталась сопротивляться, дергалась, упиралась ладонями в его грудь, но Григория, кажется, это только раззадоривало.
– Будет грустно, если ты умрешь… но мы можем договориться. Проведем вечерок-другой вместе… и тебе в радость, и мне в удовольствие…
Она отбивалась молча, понимая, что вырваться не сумеет и надо кричать, но… змеиный шепот Григория парализовывал волю.
– В
– Мне расскажи, – раздался раздраженный голос.
И в следующий миг Григория просто отбросило.
Мефодий? Откуда он здесь взялся? Не важно. Машка всхлипнула и закусила губу, приказывая себе немедленно прекратить панику.
– Так что? Рассказывай? – Мефодий был зол. Он позволил племяннику подняться, но лишь затем, чтобы опрокинуть, даже не ударом – тычком в лицо раскрытой ладонью.
– Дядя, да она сама! – взвизгнул Григорий.
И Машкино сердце на миг замерло: вдруг поверят?
Она ведь чужая, а Григорий – племянник… и ребенок по паспорту… и если так, то Машка, получается, виновата во всем… ей надо было найти подход к ученику, а она…
– Сама, значит? – Мефодий пнул племянника не сильно, но тот от пинка скрутился калачиком и завыл.
– Сама, сама… она глазки строила… и потом кобенится… и я подумал…
Наклонившись, Мефодий вцепился в светлые кудри и потянул, заставляя племянника подняться…
– Думать ты, поганец, не умеешь. – Он толкнул Григория к стене, и тот нелепо ткнулся в нее лбом. – Сейчас ты извинишься. И так, чтобы я этим извинениям поверил.
– Мама! – взвизгнул Григорий.
И получил очередной тычок под ребра.
– Мамочка!
Голос у него громкий, визгливый, и Машка едва успела от двери отскочить, когда та распахнулась.
– Гришенька! – Софья Ильинична влетела в комнату. – Гришенька, что…
Она замерла и, прижав руки к массивной груди, на которой топорщилось золоченое кружево, совсем другим тоном, в котором проскользнули металлические ноты, поинтересовалась:
– Мефодий, что здесь происходит?
– Ничего серьезного, Софочка, – Мефодий ткнул племянника лбом о стену. – Урок хороших манер.
– Отпусти его немедленно!
Григорий слабо повизгивал, а по щекам его катились крупные слезы. Он выглядел столь жалким, несчастным, что Машка сама начала сомневаться, тот ли это человек, которого она только что боялась.
– Отпущу, – Мефодий на перемены внимания не обратил, – когда он сделает то, что должен. Ну же, Гришенька, или твоего задора хватает лишь на то, чтобы девчонок пугать?
– Мария!
Софья Ильинична обратила преисполненный гнева взор на Машку. И та вдруг поняла, как выглядит: волосы растрепаны, блузка расстегнута и щеки красные… не только щеки, она вся, от макушки до пят краской заливается.
– Твой поганец, – соизволил объяснить Мефодий, отвесив племяннику еще один подзатыльник, – решил, что ему дозволено все. И мы сейчас разбираемся в том, насколько глубоко он заблуждался. Ну же, Гришка, я жду. Не заставляй меня бить всерьез.