Лунный князь. Беглец
Шрифт:
— Не разговаривать! — прикрикнул спутник. — И не дышать!
Я заткнулся и дышал через раз. Совсем сдохнуть не получилось.
К полуночи мы добрались до развалин крепости. Ее стены, зиявшие дырами, обуглились, полуразрушенный донжон торчал, как гнилой зуб.
За стенами пыли почти не было, и воздух заметно посвежел, словно мы попали под невидимый купол.
— Это был замок магов, — пояснил Ринхорт, спешиваясь и ведя коня под узцы по хрустевшим, ломавшимся под копытами, как сухие кости, камням. — С тех времен остался, и Гончары за ним присматривают, но постоянной
Я, спрыгнув наземь, погладил шею дрожавшего вороного.
— Сколько им осталось?
— Через трое суток околеют, им уже ничем не помочь. Поздно жалеть о птичках, Райтегор Энеарелли, — тонкие губы скривила жесткая усмешка. — Это будет не первая и не последняя жертва на твоем пути. Разве Завоеватель не учил тебя, что нет победы без жертв?
— Он учил разумно жертвовать. Ни больше, ни меньше, — сухо ответил я. — Мы могли выбрать менее опасный путь и сберечь лошадей.
— Не могли. Плешь идет полосой, обходить долго. Мы сэкономили недели две, во-первых. Сбили жрецов со следа, во-вторых.
— Надолго ли? Найдут связанного Орлина и поймут, куда мы двинули.
— Нас тут уже не будет. А в-третьих, ты должен был увидеть это место.
— Зачем?
— А самому подумать? — сверкнули черные глаза отраженным светом луны. — Оставим детские сказки горцев в стороне, я в это не верю. Но ты пришел из Линнерилла. Причем, без памяти, но с любовью к чужому миру, спасшему и приютившему тебя. Кто-то, и я догадываюсь, кто, не хотел, чтобы ты помнил лишнее. И лишним стало почти все! Это тоже приводит к нехорошим мыслям. Так хотя бы узнай, какую долгую память линнери оставили о себе здесь. Следы их схватки с архетами Эстаарха не зарастают.
Он был прав, как всегда.
— Ты боишься, что я — их лазутчик? Это не так, клянусь. Я не служу Линнериллу.
— Поосторожней с клятвами, — пробурчал Ринхорт, но успокоился. — Я ничего не знаю о тебе, Райтэ. Что мне думать? Чего бояться? Но ты дал мне свободу, и я буду помогать тебе до тех пор, пока мой долг перед тобой не пересечется с высшим долгом перед моим миром.
— А ты уверен, дарэйли, что твой мир — этот? — вдруг сорвался вопрос.
Черный рыцарь постоял, ошеломленно моргая, закрыл рот и направился к донжону. Я поплелся следом, сам себя пытая: откуда взялись в моем разуме такие странные вопросы? Что я имел в виду, когда спрашивал? Но разум молчал. Только голова разболелась.
Поднятый прежде на высоту человеческого роста вход в донжон был разрушен, книзу до земли шла широкая, расчищенная от обломков трещина. Внутри круглой башни было чисто, но перекрытий не сохранилось, и над головой мерцали звезды. На земле у стены лежала наготове чуть припорошенная черной пылью груда факелов и вязанки дров, в центре виднелся очаг, лежал перевернутый вверх дном котел. Ринхорт, повозившись, поджег пару просмоленных
Колодец был спрятан в подземелье, куда вела широкая, почти новая лестница, по которой свободно прошли кони. Свод, уцелевший от давнего огневого шторма, подновлялся — видны были заплаты свежей кладки, и обвала можно было не бояться.
Ринхорт сдвинул плиту, закрывавшую каменные колодезные венцы. Вода была свежей, словно проточной, чуть солоноватой на вкус и нестерпимо холодной. Омывшись и напоив расседланных коней, мы наскоро перекусили остатками завтрака — завернутой в листья зайчатиной.
Смутное чувство не давало мне покоя. Не тревоги, разлитой в воздухе над Плешью, к ней я уже привык. Иное.
— Здесь кто-то есть, Ринхорт, — прошептал я, осознав, что чувствую чье-то присутствие, как касание невидимых пальцев.
Он прислушался.
— Нет. Жрецы давно бы напали. Привидений не водится. Может, Орлин уже восстановился и нагнал?
Вытащив меч, он поднялся по лестнице, но вскоре вернулся.
— Пока спокойно, Райтэ, погони не слышно.
— Это внизу, еще глубже.
Он сплюнул:
— Тьфу, так бы сразу и сказал. Это я и хотел тебе показать, когда отдохнешь. Помнишь, я говорил, что смерть — не самое худшее, что с нами случается в этом мире? Идем.
По узкой винтовой лестнице мы спустились на площадку нижнего яруса. Из крохотной клетушки вело три темных хода, когда-то запертых железными дверями: их ржавые обломки давно осыпались. Ринхорт свернул направо.
Извилистый, все время понижавшийся ход привел нас к новенькой двери, окованной железом без следов ржавчины и запертой двумя стальными, толщиной с руку, засовами. Дарэйли железа не стал возиться с замками на засовах, а попросту расплавил петли, аккуратно опустил тяжеленные болванки.
— Тут одно из хранилищ Потерянных. Они не опасны, Райтэ, — предупредил он и распахнул дверь.
Не знаю, каким чудом я не заорал и удержался от бегства: сердце застучало, как бешеное. Наверное, потому не заорал, что уже видел подобное. Давно, в Лабиринте Нертаиля. И устал там орать и бежать.
Факел высветил десятка два неподвижных фигур, скованных цепями, стоявших и лежавших, как в переполненном корабельном трюме, везущем невольников. Не все из них были человеческими. В отличие от тех, кто встречался мне в Лабиринте, глаза этих окаменевших статуй были закрыты.
— Они мертвы? — я не мог оторвать взгляд от тонкого, полускрытого ниспадавшими черными волосами профиля девушки, сидевшей у стены, подобрав ноги.
— Нет, их усыпили. А у тебя хорошая выдержка, — одобрительно шепнул Ринхорт.
— В Лабиринте я видел таких же, но, если бы я знал, что они живые… я сразу сошел бы там с ума.
— Я сам чуть не сошел, когда впервые увидел это, — голос железного рыцаря подозрительно дрогнул. — Мы можем жить очень долго, Райтэ. А люди — нет, даже жрецы. Когда умирает Гончар, все его рабы цепенеют, если он не успел или не смог передать их перед смертью другому жрецу. И они становится Потерянными.
В свете факела казалось, что спящие чуть шевелятся и дышат, ресницы дрожат, глаза вот-вот откроются.