Лунный князь. Беглец
Шрифт:
Ринхорт рассказывал тихо, покусывая губы, еле сдерживая ярость:
— Когда Гончары находят такого дарэйли, то снимают смертное заклятие только в том случае, если знают его сущность и способны превратить в раба, но их знания стали слишком узкими. Тех, чья сущность неизвестна — усыпляют, чтобы дарэйли не сошел с ума, и чтобы сохранить его на будущее — вдруг заново откроют его круг и поймают потерянную душу, а 'сосуд' уже готов.
— А те, кто не усыплен — сумасшедшие?
— Почти всегда. Таких уничтожают.
— Но ведь могут
— Могут пройти даже века. И у них даже может сохраниться разум, поэтому Гончары стараются не убивать их сразу, а проверить. И после открытия каждого нового круга идут с ревизией в хранилища: вдруг кого-то из Потерянных можно вернуть и использовать?
— Хозяева рачительны и гуманны! — прошептал я. — Великий Эйне, как они гуманны!
Факел в кулаке Ринхорта хрустнул, обломки посыпались на плиты. Он раздавил их сапогом.
— Ты даже не представляешь, сколько таких хранилищ в мире, принц. Это только найденных дарэйли. А сколько их за тысячелетия спрятано в склепах, лежит по миру нетленными трупами? Далеко не все Гончары перед смертью оставляли дары своим братьям. Ты понял, Райтегор Энеарелли, где скрыта твоя армия?
По рези в глазах я почувствовал, что они зажглись. Хранилище залил багровый свет. Руки вскинулись, слова заклинания вырвались из горла:
— Dhara Einne el'lenear, vuar'ra Aardenner!
Когда эхо, раскатившееся по подземелью, умолкло, тишина стала невыносимой.
Мы ждали долго, и я с возраставшим отчаяньем шептал заклинания, всплывавшие из глубин памяти, пока не захотелось самому упасть тут и уснуть навеки.
— Я был прав, тебя обучали лунные маги, — сказал мой мрачный спутник. — Никогда не слышал таких формул, и многие слова языка высших мне незнакомы.
— Как видишь, я был никудышным учеником.
Почему я решил, что способен освободить всех? Откуда такая самоуверенность? Освобождение Ринхорта было счастливой случайностью. Там, на кладбище, рядом со мной еще молился святой Кейен. Может, это его молитвы сняли оковы рабства с железного дарэйли, или наши совместные, нечаянно переплетенные усилия?
Подавленные неудачей, мы покинули безмолвные руины задолго до рассвета.
***
На рассвете вековую тишину разрушенной крепости потревожил звон металла.
Темноволосая девушка, чьим профилем любовался принц Райтегор, пошевелилась, открыла глаза. В непроницаемой тьме подземелья невозможно было что-либо увидеть, но чувствовалась теснота и чье-то присутствие. Очень многих существ. Таких, как она.
— Der'ri'ae? — шевельнулись молчавшие тысячелетиями губы девушки.
Кто-то застонал, и во мраке засветились чьи-то глаза. Через миг ярко вспыхнул свет, исходивший от рук молодого мужчины в дальнем углу. Кто-то вскрикнул, и тишина взорвалась криками, рычанием, звоном цепей.
Очнулись все. Их разум не успел проясниться, осознать происходящее. Они не успели увидеть ничего, кроме цепей, запертой двери и полыхающих ужасом
Через несколько минут тишина вернулась.
Ничьи глаза уже не светились: в каземате не осталось живых, а кровь, перемешанная с фрагментами разорванных тел, поднялась по колено и выплескивалась в проломы. Удушливая вонь от горевшей плоти и крови, смешанная с дымом от расплавленной двери клубами вырывалась из подземелья.
Этот столб был виден издалека.
Орлин, сделав круг над крепостью, поспешил к группе всадников, мчавшихся от леса к руинам.
— Там! Я чувствую смерть! — крикнул он, пролетев над самыми головами всадников.
— Видим! — огрызнулась девушка с прической из сотни косичек, перевязанных кожаной лентой, чтобы не хлестали по спине.
Скакавший впереди светловолосый всадник, перебросившись парой фраз с следовавшим за ним лысым жрецом, вскинул руки, призывая крылатого дарэйли. Орлин, сделав разворот, выхватил его из седла и понес к крепости.
Потому Верховный первым увидел следы свежего побоища, и никто, кроме Орлина, не видел, как рвало Сьента.
Когда через два часа основная группа вошла в подземелье, Верховный уже обрел нормальный цвет лица, но отказался спуститься вниз еще раз, и всем дарэйли запретил, направив их на осмотр наземных частей крепости.
Спустились только иерархи и задержались там ровно настолько, чтобы стихли желудочные спазмы. Даже они, давно привыкшие ко всему, не выдержали. Их рабы с изумлением наблюдали за желто-зелеными лицами хозяев, когда те, держась за стены, выползли из донжона. Висевший в неподвижном воздухе смрад и острый запах свежей крови помог дарэйли дорисовать картину.
— Как это понимать? — отдышавшись, спросил иерарх Авьел. — Он их растерзал?
Сьент взглянул на небо, проследив за полетом гигантского орла. Заметил, что тот перестал нарезать круги и взял четкое направление на запад.
— Вряд ли принц их убивал, — отрицательно качнулась голова Сьента. — Следы говорят о том, что он ушел еще до рассвета, а побоище произошло совсем недавно. Орлин в ту минуту кружил над руинами и не видел, чтобы кто-то входил или выходил.
— Может, убийца притаился и еще тут? — робко предположил один из жрецов-неофитов.
Напряженно слушавшие дарэйли, уже осмотревшие все камни снаружи, переглянулись с усмешками: кто может от них спрятаться под самым носом?
— Принц не убивал… лично, — тихо сказал Сьент, и смешки вокруг сразу оборвались под внимательным взглядом его пронзительных голубых глаз. — Но, несомненно, он причастен к гибели Потерянных. Я уже не верю в совпадения там, где появляется это существо. Он мог, например, приказать им убить друг друга и назначил час с таким расчетом, чтобы это произошло на наших глазах.