Лунный князь. Беглец
Шрифт:
– Вряд ли. Скорее, Гончары подсунули неугодному царю светлого дарэйли золота. Он и творил золото руками царя. Жрецы Востока любят такие шутки. Но кодекс Гончаров запрещает им надевать царские венцы и вообще быть вождями народов.
– Почему? С их-то силами!
– Изначально их братство занималось только постижением Сущего. Это были лучшие мудрецы человечества, настоящие маги, они и создали заветы и формулы. Что им суета человеческая? Но после войны Трех миров все изменилось, они потеряли дар. Единственное, на что их хватило: задержать в мире данный им от бога и исчезающий дар, создав нас. Почти
– Какой?
– Круг жизни и смерти. Сьент, получив Мариэт, за один шаг стал мастером круга и единственным иерархом сферы Первоначала. Теперь он – Верховный Гончар Востока. А вот у наших жрецов-элементалов для того, чтобы стать только мастером одного круга, нужно раскрыть пять дарэйли.
– И убить их пятерых братьев, – тихо сказал я.
– И их матерей, – потемнел лицом и без того смуглый Ринхорт. – На совести иерарха сферы обычно девять дарэйли. Но есть такие жрецы, кто создает сразу универсала, как Пронтор. Я и Ллуф – универсалы.
– Так сколько же их у Верховного?!
Дарэйли металла поворошил костерок, на котором кипятилась в котелке вода, сдобренная заранее припасенными травами – противоядием от испарений мха.
– С приходом Сьента стало все по-другому. Это требование он ловко обошел, воссоздав потерянную сферу. Никто не мог предъявить претензий: формально он с одним-единственным дарэйли стал и мастером нового круга, и одновременно иерархом сферы. А до этого Сьент, не призвав в Подлунный мир ни одной эйнеры, то есть, не убив ни одной человеческой женщины, приобрел семерых дарэйли.
– Каким образом?
– Вернул их из числа Потерянных. И представь, какая странная прихоть судьбы: они оказались из всех существующих сейчас сфер, причем, все – универсалы. Такое ощущение, что он долго выбирал, искал лучшее. Придраться никто не мог, хотя шуму было много: признавать Сьента Гончаром или нет. Но вернуть Потерянных – это даже больше, чем создать еще одного дарэйли в известном уже Гончарном круге. Жрецы злословили, что и Мариэт он вернул, а не создал. Если так, то руки Сьента чисты, как у древних Гончаров-основателей, на них нет нашей крови.
Я помрачнел: откуда-то пришла уверенность, что в таком случае я не смогу победить его.
– А сколько всего Гончаров?
– Они и сами не знают. Среди горцев – много, но самые низшие, первого ранга. В обители Золотых гор их около сотни, в основном, уже высшие. Еще в Подлунье есть стихийные одиночки, которые не входят в Сферикалы, потому иерархам и понадобилась сеть обителей в империи, чтобы собрать всех.
– Собрать силу дарэйли? – уточнил я.
– Да, – сказал Ринхорт, снимая котелок с огня. – Я слышал, Врата уже лет тридцать наращивают активность. Гончары считают, что Линнерилл готовит прорыв. И, если твое бегство могло быть случайным, то возвращение домой – часть их плана.
Я хотел было возразить, но замолчал, сраженный одной мыслью: Ионт призвал эйнеру в тело моей матери в подземельях дворца, – в месте, где так сильна Тьма, где находятся недоступные жрецам Врата в Лунный мир. Там же он принес в жертву моего брата
А в первые походы он отправился как раз в пятитысячном, тридцать лет назад. Тогда еще безвестный королишка за какой-то год превратил крохотную Ардонию в военную машину и двинулся на соседнее государство с горсткой войск, и поставил на колени. Он не знал с тех пор ни одного поражения.
Кому на самом деле поклонялся Ионт в молодости, когда еще не был Гончаром? Или даже до своих последних дней?
– Ринхорт, а в Ардонии есть вход в Линнерилл?
– Есть. На западных склонах Золотых гор. Это место как раз на территории бывшего королевства, теперь герцогства Ардонского. Почему ты спрашиваешь?
– Потому что Ионт рассказывал нам с братом древние легенды горцев о лунном дьяволе, князе Тьмы. Этот темный бог даровал своим самым верным последователям неутомимость в любви, неуязвимость тела, непобедимость в боях и, главное, абсолютную власть.
– И в обмен на что выдавался этот примитивный набор для дикарей, помнишь?
– Так, все на то же, – усмехнулся я. – На кровь первенца. Точнее, на воплощение князя Тьмы в первенце, зачатом от земной женщины.
– А цель дьявола, конечно, неизменна, – подхватил рыцарь, – присоединить к царству Тьмы еще одну провинцию со всеми душами несчастного мира – оптом, чего там мелочиться?
– Ну, да. Так вот, из всего перечисленного набора Ионт не обладал только неуязвимостью тела, как выяснилось в момент его смерти.
– А знаешь, Райтэ, это может оказаться правдой.
Ринхорт надолго задумался и так многозначительно на меня поглядывал, что я пожалел об откровенности и возмутился:
– Эй, не думаешь же ты, что у него получилось?
Честный рыцарь с железным сердцем пожал плечами:
– Думаю, что…
– Никакое я не воплощение! – заорал я, вскочив и хватаясь за меч. – Я – это я сам!
– Да сядь ты. Тьфу, недоразумение сплошное. Ну какой из тебя дьявол? Даже на демона не тянешь, – Ринхорт придирчиво оглядел меня с ног до головы. – Я подумал, что Гончары узнали о поклонении Ионта кровавому божку, потому и не допустили, чтобы у Завоевателя родились обычные дети, в которых мог бы воплотиться «лунный дьявол». Жрецы даже его бастардов уничтожали. Теперь их жестокость хотя бы понятна. А потом они перетянули императора в Сферикал, чтоб уж наверняка сорвать воплощение бога Линнерилла, а заодно получить от Завоевателя раба с какими-то особыми свойствами. Гончары всегда гонятся за двумя зайцами, а ловят трех.
Внезапно он резко поднял голову, всматриваясь в вечереющее небо над верхушками деревьев, выругался:
– Gr'rakhr! Легки на помине! – метнувшись к столбу, перерезал поводья мелькнувшим в руке кинжалом. – На коня, принц! В лес!
Не рассуждая, я вскочил в седло и оглянулся лишь тогда, когда ветки уже хлестали по лицу.
Над верхушками мелькнула тень, слишком большая даже для орла.
– Ложись! – свистящим шепотом приказал рыцарь.
Интересно, как? На полном скаку?
Но вопросы задавать бессмысленно, и, рискуя сломать шею, я натянул поводья, подняв коня на дыбы, и кубарем скатился в толстый слой мха. Перепуганный конь помчался дальше, разорвав тишину возмущенным ржаньем. С неба ему ответил яростный клекот.