Лунный плен
Шрифт:
– И все же, – кое-что не укладывалось в голове, – Его Величеству было бы разумнее взять в жены эльфийку. У нее, в отличие от меня, был бы шанс дождаться, пока эйши дозреет.
– Вероятно, так, – не стала спорить жрица, – но дело в том, что Феликс ходил в Храм и получил видение.
Видение. Слышала я о таком. Якобы сильные мира сего наделены способностью принимать наставления богов.
– И что же в нем было? Вы знаете? – этот вопрос опять же был данью вежливости. Конечно, она знала. Все видения проходят через Высшую Жрицу, и любого другого эльфа – либо человека – давно свели бы с ума. Незавидная
– Боги говорят, что империю спасет союз с хелийской девой, – Майра выразительно посмотрела на меня, – с девой, меняющей маски.
То есть, с комедианткой… Вероятность, что пророчество не обо мне, ничтожно мала.
– Мальчишка, конечно же, воспротивился, – на восковое лицо древней набежала тень эмоций, – но когда увидел тебя на следующий день, на городской площади… Он влюбился, дитя. Полюбил, насколько это вообще возможно для его эйши.
Ага. Я любимая игрушка, наравне с виверной, в которую он с удовольствием вонзает шипы.
– А если все-таки видение ошиблось? – рискнула я задать новый вопрос. Вдруг есть призрачный шанс, что меня отпустят на все четыре стороны, и император возьмет в жены другую? – у нас до сих пор нет детей.
– На все воля богов. К тебе придет это понимание, и лучше рано, чем поздно. От многовекового сна пробуждаются темные силы, сейчас как никогда важно держать свою душу чистой. Ты императрица великого народа, помни об этом.
И мы продолжили урок. Правда, мысли блуждали далеко от стихов мудрейшего Алиссана. Чего хотела добиться Великая Жрица? Опасается, что я очерню свою душу неподобающими чувствами? Сбегу, не оставив наследника? Или просто ратует за своего любимого императора? Говорят, она была его кормилицей и заменила мать, которая умерла при родах. И еще пророчество, слова о пробуждающихся силах…
Я не сразу заметила, что Майра оборвала чтение.
– Хайс лин вер'да 7 , – в дверях стоял император. Как всегда, холодный и сиятельный.
– Ир ли'тейн 8 , – кивнула жрица, и быстрым шагом покинула покои.
В эту минуту я мечтала стать невидимой пылинкой на ее белых одеждах, шлейфом ускользающих за порог, чтобы не оставаться наедине с Его Величеством.
– Мой император, – я присела в поклоне.
– Лидия, – он взял сборник стихов и покрутил в длинных, бледных пальцах, а мое сердце слабо трепыхнулось, предчувствуя начало новой пытки, – верр'стан ли райн'дел ви ластан… – каждое слово капало расплавленным свинцом.
7
Оставь нас (снар.)
8
Да, мой император (снар.)
К счастью, этот отрывок я как раз недавно учила и продолжила со всем выражением, на какое была способна. И бесенята в моих глазах танцевали джигу за маской почтительности – ну что, съел?
– Неплохо, – изумруды одобрительно блеснули, – вижу, наука идет тебе впрок. Если и дальше проявишь должное усердие, то я распоряжусь не отстранять тебя, – он подарил внимательный взгляд, – от воспитания наших детей.
Во мне вспыхнул черный факел. Не отстранять…от детей… Значит, он намеревался отстранить? Пальцы сжались в кулаки, и я их спрятала в складках платья. Удержать лицо удалось с трудом. Помню свою семью, пока матушка с отцом были живы – между ними
– Благодарю, мой император, – проронила я, а Феликс уже оказался за моим плечом.
– Прекрасно выглядишь. Почему ты не носишь серьги, которые я подарил под это платье?
Он имел в виду прелестные нежно-голубые каскады хрусталиков на серебряных нитях – подарок, который мне по-настоящему нравился. Я знала, как Феликс относится к игнорированию знаков его внимания, и старательно надевала все, что он преподносил в дар.
Но сегодня забыла. Слишком много различных эмоций закружились вьюгой, нарушив привычный уклад.
– Тебе они наскучили? – император прошел к трюмо в глубине покоев и сорвал серьги с подставки в форме белого ридгийского дерева, – да, Лидия?
– Нет, мой император.
– Тогда позволь поинтересоваться, почему ты пренебрегаешь моими дарами?
Я молчала, потому что начать оправдываться – значит вызвать еще больший гнев. Однажды Его Величество преподал хороший урок, отправив в подземные казематы, и я больше не рисковала ему перечить.
– Что ж, – ленивым движением Феликс уронил серьги себе под ноги, – тогда я избавлю тебя от надоевших вещей, – и сапоги размозжили хрупкий хрусталь. С таким звуком по весне ломается тонкий наст.
Я почувствовала, что в уголках глаз набухли горячие слезы. Это было мое самое любимое украшение…
– Бледность тебе не к лицу, – поджал губы Его Величество, – приведи себя в порядок перед пиром, чтобы соответствовать своему статусу, – и, взмахнув полами мантии, вышел. А я бросилась на постель и долго, долго рыдала, пока слезы не иссякли.
И, как бывало в далеком детстве, если случалось плакать из-за насмешек соседского мальчишки – сына мельника, после слез наступила пустота. Я проваливалась в сон, и очень далеко, на его изнанке меня окликали Риата и Дилания. Но я не собиралась отзываться. Мне было хорошо здесь – в царстве теплого дыма, кошкой ластившегося к ногам. Не удушающего, а лишь слегка щекочущего ноздри, как запах маминых пирогов. Янтарные блики скользили в полутьме, освещая знакомые и в то же время совершенно иные коридоры дворца, без слуг и стражников – повсюду только дым и приветственные сполохи огня. Так уютно…и безопасно.
Я пошла вперед, на звук едва уловимого мотивчика:
Во времена рожденья первых звезд
Нас колыбель миров в себе качала.
Как древний змей, кусающий свой хвост,
Мы – сила без конца и без начала.
Мы были рождены огнем и тьмой,
И на стихию не нашлось управы,
Тогда шкатулка стала нам тюрьмой,
Заклятий круг – сжимающей оправой.
К голосам присоединились звуки лютни, навевая память о веселых ярмарках, где мы выступали с балаганчиком. Дым льнул к коленям, согревая и придавая уверенности, и тянулся вперед – так, словно показывал дорогу.
…Струились антрацитовые сны
За веком век, как близнецы похожи.
Мы спали до пророческой весны,
И ждали Ту, что приручить нас сможет.