Лунный воин

Гурова Анна Евгеньевна

Головастик наклонился над утопленником, пихнул его ногой – тот даже не шелохнулся.

– Готов – дохляк.

– Кто ж его на берег-то вытащил? – спросил Мотылек, рассматривая мертвеца с опаской и любопытством. – Неужели сам?

– Может, и сам. Вылез из последних сил – да и помер. Эх, небось учитель меня еще и могилу ему копать заставит…

Он перевернул утопленника лицом вверх. Мотылек подобрался поближе, присел на корточки.

– А он не старый был. Просто очень худой.

Действительно – утопленник оказался изможденным юношей, блеклым и высохшим, как прошлогодняя трава. Глаза у него были закрыты, в мокрых седых волосах запутались водоросли.

– Видал

я таких, – проворчал Головастик. – В деревне, в неурожайный год. Его сначала голодом долго морили, не иначе, а утопили уже потом. Интересно, откуда этот доходяга взялся в нашем ручье?

– Может, это квисин? – предположил Мотылек.

Головастик покосился на него сверху, не удержался и сделал движение коленом. Мотылек потерял равновесие и свалился прямо на труп. Труп неожиданно застонал. Мальчик подскочил как ужаленный.

– Да он живой! – пискнул он.

Солнце закатилось за горы, когда чужак вышел на крыльцо – вернее, выполз, тяжело опираясь на перила. Седые пряди падают на лицо, на сутулых плечах накинуто одеяло. Со стороны глянуть – старик стариком. Высокий, худой, костлявый, грудь впалая, на шее торчит кадык, руки как плети, пальцы паучьи… Медленно, осторожно уселся на верхнюю ступеньку, прислонился к опорному столбу. Осмотрел двор, остановил взгляд на учениках знахаря, перебиравших подмокшую редьку у сарая, что-то произнес. Голос «утопленника» был до того тихий и монотонный – ни слова ни разобрать.

– Че он там вякнул? – Головастик вертел в руках подгнившую с одного бока редьку, раздумывая – то ли выкинуть, то ли в суп сойдет…

– Вроде нас зовет, – предположил Мотылек. – Я схожу, спрошу, что ему надо.

– Ну сходи, если тебе делать нечего.

Мальчики уже знали, что утопленника зовут Сахемоти. Так сказал учитель Кагеру. Сам доходяга это не опроверг и не подтвердил – просто потому, что не знал, как его зовут. Он совершенно ничего о себе не помнил, как будто родился в том самом ручье. Когда ученики отволокли его к дому, Кагеру страшно разволновался. Устроил вокруг утопленника суету, хлопотал над ним, как родная мать. Все это время мальчики изнывали от любопытства. Когда утопленник наконец очнулся и заговорил с Кагеру, подслушивавший под окном Головастик с удивлением сказал Мотыльку: «Ни разу не слышал, чтобы учитель хоть с кем-то говорил настолько почтительно!» Наконец ученики прямо спросили, кто такой Сахемоти и как он оказался в ручье. «Он мой гость!» – отрезал Кагеру. И больше ни слова из него выжать не удалось.

– Неужели ты совсем ничегошеньки не помнишь? – пристал Головастик к Сахемоти, улучив момент, когда тот остался один.

– Ничегошеньки, – грустно подтвердил доходяга.

Мотыльку было жалко Сахемоти. Вялый и равнодушный, он напоминал медузу, выброшенную на берег весенним разливом. Хоть он и отогрелся в доме знахаря, но за целый день так и не смог проглотить ни крошки.

Мотылек подошел к Сахемоти, поправил край соскользнувшего с плеча одеяла.

– Чего тебе? – спросил он.

Доходяга посмотрел на него большими глазами цвета опавшей листвы.

– Воды, если можно.

Рядом с крыльцом стояла дождевая бочка с водой для умывания, в бочке плавал деревянный ковшик. Мотылек зачерпнул полковша воды, протянул Сахемоти. Тот принял ковш двумя руками… и перевернул его. Вода выплеснулась, замочив низ одеяла.

– Другой воды, – тихо сказал Сахемоти, возвращая ковш. – Чистой.

– Это он нарочно, что ли? – раздался голос подошедшего Головастика. –

Вот-вот копыта отбросит, а сам выпендривается!

– Не груби ему, – сказал Мотылек.

– А ты кто такой выискался, чтобы мне указывать?

– Во-первых, нехорошо издеваться над больным человеком. А во-вторых… мне кажется, что он колдун. Может, даже посильнее учителя.

– Вот этот задохлик? – пренебрежительно фыркнул Головастик.

Мотылек смутился.

– Мне просто подумалось – как бы он иначе попал к нам в ручей, словно с неба свалился? И учитель с ним так вежлив…

– Ха! Разве позволил бы настоящий колдун довести себя до такого жалкого ничтожества? По-моему, этот Сахемоти – просто нищий бродяга и мозги у него набекрень – вон, даже имени своего не помнит, ковш до рта без чужой помощи донести не может…

– Чистой воды, – напомнил Сахемоти, переводя взгляд с одного мальчика на другого. – Пожалуйста.

Головастик презрительно фыркнул и отправился обратно к куче редьки.

– Сейчас принесу, – Мотылек уже собрался бежать в сторону ручья, но чужак остановил его:

– Погоди, арен. Пусть лучше холоп принесет.

– Это кто тут тебе холоп?! – возмутился Головастик, оборачиваясь.

– Холоп, побыстрее!

Головастик было открыл рот, чтобы дать задохлику достойную отповедь… как вдруг что-то случилось. Никто не понял, что именно. Мотыльку, например, почудилось, что соринка попала в глаз – и весь мир на какой-то кратчайший миг вывернулся наизнанку. В воздухе враз потемнело, словно солнце спряталось в тучи. Мотылек поднял глаза и видит: вместо неба – бушующее море. Он, Мотылек, стал крошечным, как песчинка, а Сахемоти вырос выше гор, до самых облаков. Мальчик сморгнул – и все стало как прежде. А Головастик ничего не увидел. Просто взял ковшик и побежал на ручей за водой. Потом его Мотылек спрашивал: «Чего ты побежал-то?» Головастик только чесал в затылке и удивленно отвечал: «А бес его знает…»

Когда Головастик скрылся с ковшом за углом кухни, Мотылек обернулся к Сахемоти.

– Как ты меня назвал? – с любопытством спросил он. – «Арен»? Что это такое?

– Арен – это мясо, – дружелюбно объяснил утопленник.

– Как мясо?

– Наживка. Ареном называют мальчика, не старше семи лет, непременно непросватанного, с задатками шамана. Его душа дороже печени тигра.

– Для кого дороже?

– Для чародея, конечно.

При этих словах Мотылек невольно оглянулся – нет ли поблизости Кагеру.

– А зачем она ему? – понизив голос, спросил он.

– Невинная душа – любимое лакомство квисинов. Чародей отдаст всё что угодно, лишь бы заполучить такую душу…

Сахемоти рассказывал и при этом смотрел на Мотылька таким спокойным, усталым взглядом, как будто говорил о ком-то третьем. А у Мотылька в животе все заледенело, словно он проглотил снежный ком. В памяти всплыли предупреждения Головастика: «Мы с тобой для учителя – что травки для зелий».

– Что-то я не пойму, – пролепетал он, – Откуда ты знаешь, что я – арен?

Сахемоти пожал плечами:

– Я вижу.

– Ты тоже чародей?

– Хм… может быть…

Сахемоти задумался. Тем временем бегом вернулся Головастик, таща полный ковш ледяной воды из ручья.

– Поднеси сам, – приказал ему Сахемоти. – К губам, поближе.

Головастик безропотно подчинился. Сахемоти глотнул раз, другой… вдруг захрипел, раскашлялся, согнулся пополам, и его начало рвать – сначала водой, потом чем-то черным: желчью, потом кровью…

– Учитель! – заорал Мотылек, поддерживая доходягу, чтобы тот не упал лицом в собственную блевотину. – Головастик, зови учителя!