Львиное сердце. Под стенами Акры
Шрифт:
— Чем больше времени я провожу в обществе Ги, тем больше удивляюсь тому, как могла моя кузина Сибилла хранить ему верность до самой смерти, — промолвил он. — Ни одной из сестер не повезло с мужем, не так ли?
Приняв у виночерпия окованный серебром кубок, Ричард с наслаждением развалился в ближайшем кресле.
— Господи, я смертельно устал от этих мелких свар и соперничества. Не сомневаюсь, Конрад и Ги предпочли бы воевать друг с другом, а не с сарацинами. — Король бросил на племянника любящий и озорной взгляд. — Не беспокойся, парень, насчет своего поручительства за Филиппа. Когда он нарушит клятву, я не буду тебя винить.
— Меня ты в расчет, может, и не принимаешь, но Гуго наверняка был бы рад это слышать. — Генрих улыбнулся и пригубил из кубка, задумчиво глядя на собеседника. — Ты так уверен, дядя, что Филипп пойдет войной на тебя? Он ведь поклялся на святых мощах, хоть и после некоторого принуждения.
— А еще он принял Крест, а какой обет мог быть священнее этого? — Ричард осушил кубок и скривился, но не по причине неприятного вкуса вина. — Если он нарушил обещание Богу, то стоит ли рассчитывать на его порядочность мне?
Последний день июля выдался не таким знойным, потому как с юга задул арсуфский ветер. Пробираясь вместе с Балианом по запруженным народом улицам, Генрих удивлялся живучести этого прибрежного города, уже возрождающегося после почти двухгодичной осады: признаки экономической активности наблюдались повсюду, а у плотников и каменщиков работы было больше, чем они могли управиться. Проходя мимо шумных рынков, переполненных посетителями бань и борделей, Генрих ловил себя на мысли, как легко забыть, что за вновь отстроенными стенами Акры вскоре продолжится кровавая война. То же самое иллюзорное ощущение мира царило и в цитадели. Войдя в большой зал, гости ощутили мирный домашний уют, который граф редко — если вообще когда-либо — соотносил с представлением о дяде.
Ричард и кое-кто из числа его лордов собрались вокруг устланного картами стола, но присутствие женщин не давало залу полностью превратиться в место проведения военного совета. Анна держала свой двор у оконного сиденья, окруженная молодыми рыцарями, наперебой старающимися усовершенствовать даму во владении французским. Мачеха не спускала с них бдительных глаз. Мариам играла в шахматы с Морганом, но взгляды, которыми они обменивались, свидетельствовали, что в разгаре совсем иная игра. Джоанна и Беренгария оживленно беседовали с епископом Солсберийским, а дворцовые повара тем временем мялись в сторонке, выжидая возможности обсудить меню на неделю. Присутствовали даже собаки: сицилийские чирнеко Джоанны настороженно обнюхивались с рослыми фламандскими борзыми Жака д’Авена. Не хватает только хныканья младенцев или смеха детей, подумал Генрих, ощутив внезапную тоску по прохладным рощам и щедрым виноградникам родной Шампани.
Для Балиана никакого противоречия между мирной семейной сценой и приближающейся жестокой кампанией не было, потому как пулены не знали другой жизни: они никогда не забывали о противоречивой природе своего обладания этой древней землей, столь же священной для мусульман, сколько и для христиан. Его в большей степени обеспокоило недружелюбное выражение на лице английского короля.
— Так и знал, что это ошибка, Генрих, — сказал он. — Не стоило поддаваться твоим уговорам.
— Никакая это не ошибка, — возразил граф Шампанский. — Дай мне минуту, и сам убедишься.
Представив Балиана Джоанне и Беренгарии,
— Да, Балиан д’Ибелин — друг и советник Конрада. На самом деле они даже состоят в свойстве, потому Изабелла приходится Балиану падчерицей. Но я пригласил его, потому как ты обмолвился как-то, что хотел бы ближе познакомиться с боевой тактикой сарацин, а учителя, лучше Балиана, нам не найти. Он не только возмужал в боях с турками и не раз обличался в битвах, но даже был при Хаттине.
— Так же, как Ги и Онфруа де Торон.
— Вопреки своему рыцарскому воспитанию, Онфруа не воин. Что до Ги, то в ценности его опыта я сомневаюсь: послушай, что он говорит, и сделай наоборот.
Ричард не собирался оспаривать ядовитую оценку, данную Генрихом Ги и Онфруа. Да и не так много участников битвы при Хаттине можно было разыскать, потому как сотни остались лежать на поле боя, а лучшие воины, вроде тамплиеров и госпитальеров, приняли смерть после сражения, казненные Саладином.
— Ну раз уж он здесь... — буркнул король, и Генрих, расплывшись в улыбке, помчался за Балианом.
Несколько часов спустя Ричард уже радовался, что внял племяннику. Д’Ибелину он по-прежнему не доверял, поскольку тот был слишком близок к Конраду, да и был женат на женщине, способной Клеопатру поучить коварству — Марии Комнин, дочери византийского императорского дома и бывшей королеве Иерусалимской. Но стоило пулену заговорить о войне в Утремере, как Ричард и думать забыл про его опасную супругу-гречанку.
Балиан подтвердил все, что Ричарду приходилось слышать прежде о боевой тактике турок.
— Сарацины сражаются не так, как франки, — заявил д’Ибелин Ричарду, как один солдат другому, не обращая внимания на враждебные взгляды со стороны Ги. — Они знают, что не в силах сдержать атаку бронированных рыцарей, поэтому всячески стараются избегать ее. Турки могут позволить себе держатся на дистанции, потому как владеют мастерством, недоступным франкам — навыком стрельбы из лука с коня, на скаку. Стоит нашим рыцарям напасть, сарацины отступают и перестраиваются. Когда франки идут походной колонной, неверные налетают на них, подобно туче черных мух: ужалят и убегут на безопасное расстояние. А потом налетают снова и снова, пока наши воины не взбесятся настолько, что, потеряв терпение, ломают строй и кидаются в атаку. А сарацины только этого и ждут. На самом деле, они опаснее всего, именно когда вроде как отступают — наши люди, охваченные азартом преследования, теряют осторожность, а когда понимают, что их заманили в ловушку, бывает слишком поздно.
— Мне рассказывали, что держатся на лошади они так, будто прямо в седле и родились.
— Это правда, милорд король. Турки прекрасные наездники, а кони их не уступят лучшим скакунам христианского мира. Лошади их проворны, как кошки, и быстры, как борзые, и по причине легких доспехов сарацины обгоняют нас с вызывающей ярость легкостью.
Ричард кивнул, припомнив, как Исаак Комнин раз за разом уходил от погони, недостижимый на своем Фовеле.
— Раз доспехи их хуже, чем у наши рыцарей, у нас должно быть преимущество в рукопашной схватке. Значит, ключ к нашей победе в том, чтобы удерживаться на месте, пока мы не втянем их в полноценную битву.