Львы Сицилии. Закат империи
Шрифт:
Из окон конторы счетоводы и прочие служащие наблюдают за происходящим со смесью ужаса и презрения. Тайс вцепился в подоконник, в его взгляде испуг. Наверное, дрожит от страха.
– Я поговорю с надзирателями, они должны относиться к вам уважительно. – Иньяцио произносит эти слова громко, так, чтобы его все слышали. Делает шаг в сторону рабочих, обводит их взглядом, кивает. Нужно, чтобы они поверили его словам, чтобы доверяли ему. – Но вы должны вернуться к работе.
Рабочие переглядываются робко и озадаченно. Альфио поворачивает голову, прислушивается к ропоту товарищей. Струйка пота прочертила дорожку на его
– Никак невозможно, дон Иньяцио, – наконец отвечает механик. Он говорит, будто извиняясь, но твердо, не оставляя возможности для дискуссии. – Эти набросятся на нас, стоит вам уйти, – добавляет он и указывает на надсмотрщиков. – Мы не вооружены. Мы христиане… Мы не звери, мы тоже христиане, как и они! – Голос у него срывается от гнева. – Мы работаем с утра до вечера, а потом эти… эти сволочи лупят нас по спине, как собак. Закрывают дверь у нас перед носом, стоит на секунду опоздать, забирают наше жалование! Бьют дубинками так, что ломают нам кости!
Тайс говорил, что рабочие жалуются, но при этом не уточнил, как с ними обращаются надсмотрщики, что за опоздание их не пускают в цех на рабочее место, штрафуют и бьют. Словно в подтверждение правоты этих слов, рабочие окружают Альфио. Их голоса перекрывают его голос, руки сжимаются в кулаки.
Надсмотрщики отходят в сторонку, ближе к лестнице, обеспечивая себе путь к отступлению.
Иньяцио наблюдает за рабочими, но не двигается. Когда ропот немного утихает, он смотрит на Альфио и негромко произносит:
– Вы – мои люди.
Делает несколько шагов к внезапно притихшей толпе.
– Вы – мои люди! – повторяет он громче, затем поворачивается, берет в свои руки черные от копоти кулаки Альфио и потрясает ими перед рабочими. – Литейный цех – ваш дом. Если кто-то плохо обращался с вами, обещаю, он за это заплатит. Вы уверены, что нужно объявлять забастовку? Вы действительно хотите, чтобы работа остановилась, хотите остаться без хлеба? – Иньяцио обводит руками цех. – Разве я не заботился о вас? Разве я не делаю все для того, чтобы ваши дети умели читать и писать? Миммо Джакалоне… этот парень со сломанной рукой… О нем позаботится Общество взаимопомощи, которое я создал для вас… – Он оглядывается по сторонам. – Я! Для вас! Я лично прослежу, чтобы о нем позаботились. Мы все – часть этой фабрики. Я здесь, я с вами… Если понадобится, я сниму пиджак и буду работать, плечом к плечу с вами. Производство не должно останавливаться. «Оретеа» – это не только Флорио, это, прежде всего, рабочий люд!
Опускается вечер, когда Иньяцио выходит из литейного цеха. Он стоит у ворот и прощается с уходящими рабочими, лично следя за тем, чтобы со стороны надсмотрщиков не было злоупотреблений. Для каждого он находит свое слово, жест, рукопожатие. Крики «Да здравствуют Флорио!» отдаются эхом даже в порту. Его речь возымела действие: все вернулись к станкам. Рабочие не перестали роптать, но, по крайней мере, притихли от мысли, что их просьба будет услышана, ведь сам хозяин за них вступился. Люди доверяли ему, Иньяцио Флорио.
Он, в свою очередь, не обманул ожиданий: везде побывал, выслушал жалобы и пообещал обеспечить справедливость. Спросил совета у Джакери, поинтересовался здоровьем пострадавшего рабочего.
Прощаясь, старый друг отца похлопал Иньяцио
– Главное – заморочить голову добрым людям, никто лучше вас не знает, как это сделать, – сказал он ему, забираясь в карету.
Напоследок – разговор с Тайсом и надсмотрщиками. Он собрал их в своем кабинете, сел за стол. Подчиненные притихли. Тайс нервно озирался, избегая взгляда Иньяцио, в котором пылал холодный гнев.
– Зачем обострять и без того непростую ситуацию? – строго спросил Иньяцио. – Вы можете делать свою работу, не унижая рабочих. Нет никакой необходимости в избиениях. Можно прощать им небольшие опоздания и вообще быть терпимее, как вы меж собой.
Нарушив ледяное молчание, воцарившееся в комнате, Тайс раздраженно произнес:
– Дон Иньяцио, при всем уважении, вы не понимаете… Сначала пять минут, потом десять… потом они захотят забрать домой инструменты, и неизвестно, чем все это кончится. Вы же видите, как они возмущаются сокращением надбавки…
– Пусть возмущаются, они все равно ничего не добьются. Я не готов в данный момент обсуждать надбавки. Но то, что можно сделать без денежных затрат, чтобы обеспечить порядок и дисциплину, сделать нужно.
– Да с ними просто надо построже!
– Строгость – это одно, злоупотребления – совсем другое. – Иньяцио сложил перед лицом ладони домиком, сощурил глаза. – Вы слышали, о чем мы с ними толковали. Они сказали, проблема не только в надбавке. В первую очередь они недовольны тем, что с ними обращаются, как с собаками. И я пообещал: этого впредь не повторится. Вам придется более терпимо относиться к рабочим, прежде всего к их опозданиям, по крайней мере в ближайший месяц, чтобы горячие головы поостыли. Мы не станем штрафовать их за нарушение дисциплины, а надсмотрщики пусть попридержат дубинки, ведь они имеют дело с людьми, не со стадом овец. Сегодня… мы были в шаге от забастовки, и одному богу известно, чем это могло бы кончиться. Флорио требуют лишь одного: никто и никогда не должен унижать рабочих. Они – хребет литейного производства.
Присутствующие в кабинете не смели возразить Иньяцио.
– Господин инженер, я надеюсь, что подобная ситуация больше не повторится, – Иньяцио повернулся к Тайсу.
У Тайса начался приступ кашля. Он понимал, что будет, если он ослушается главного. Прочистив горло, он ответил:
– Я сделаю все возможное.
Только сейчас, в карете, везущей его домой в Оливуццу, Иньяцио может расслабиться. Послеполуденный дождь и северный ветер очистили небо, которое стало прозрачным, как стекло. За окном Палермо купается в быстротечной красоте заката, еще благоухающего солнцем.
Исчезают городские стены, сносятся, освобождая место новым кварталам, – знак нового времени, идущего на смену прошлому, о котором, возможно, не все любят вспоминать. Люди переезжают, покидают старые дома в центре, ищут жилье попросторнее. Широкие, обсаженные деревьями дороги ведут за город, а раньше там были лишь тропинки через цитрусовые рощи. Карета проезжает мимо палаццо Стери, здесь часть бывал его отец, ведь там располагались таможенные службы, а реконструировал этот дворец Дамиани Альмейда. Сейчас тут расчищают площадь, разбивают сад. Рядом, в нескольких шагах от большого особняка семейства Ланца ди Трабиа, стоит и смотрит на море палаццо Де Паче, где живет его сестра.