Лягушка в молоке
Шрифт:
— Боишься спать? Я тоже.
Она кивнула на пожилую женщину, спящую сидя.
— Мы с теткой спим по очереди. Вы с братом тоже?
Я кивнула. Чтобы не уснуть, мы стали беседовать. Она рассказала мне, что родом из Лондона и много знает про этот удивительный город. Она оказалась историком и поведала мне мрачную историю Тауэра, про его тюрьму и знаменитых женщин, нашедших там свой конец. В свою очередь, я рассказала ей историю Великой Октябрьской Социалистической революции, объяснив, что отец был русским моряком и много говорил
Так мы скоротали время, ночь прошла быстрее предыдущей. Утром мы мило распрощались и больше не виделись. Когда мы вышли из метро, люди внимательно слушали речь Черчилля по радио, мы к ним присоединились. Черчилль говорил взвешенно и продуманно, он назвал день восемнадцатого августа «Труднейшим днём», и призывал набраться силы духа и терпения. Лично для меня образцом силы духа послужил молочник, который бодро шагал по развалинам, неся в руках деревянную коробку с бутылками молока. Он вышел на работу, как будто ничего не произошло, показывая презрение к фашистским истребителям. Еще один мужчина растрогал меня чуть ли не до слёз: под разбитым вторым этажом он невозмутимо дописывал на табличке с названием бара: «Работаем, как обычно».
У лондонцев своеобразный характер. Но это сильный и ироничный характер, закалённый веками проживания в мегаполисе. Ночь двадцатого августа мы провели в приюте, в комнате Тома. В приюте всё было, как обычно, мы посовещались и решили остаться там на все оставшиеся две ночи. Том заявил:
— Ты чувствуешь, когда будет налёт, а я чувствую, что сюда бомба не попадёт.
Я была такой уставшей за последние два дня, что не имела сил возражать:
— Хорошо. Я слишком устала, мне плевать.
С этими словами я завалилась на кровать и проспала двенадцать часов. Ночь была спокойной, когда я проснулась, была уже половина девятого утра двадцать первого августа. Мы устроили большой банный день, а потом снова уснули. Проснулись мы от воя сирены. Том мрачно усмехнулся:
— В метро не пойду, а то ты опять спать не будешь и загонишь себя до истощения. Пошли на крышу, посмотрим на представление.
Терять нам было нечего, так что мы действительно забрались на крышу в потёмках. Сначала мы услышали гул, а потом увидели чёрные точки. На город летели бомбы, а мы смотрели на пожары и слушали взрывы. Горели многочисленные пожары, гремели взрывающиеся бомбы, а мы плакали, прижавшись друг к другу. Через два часа мы вернулись в комнату, не зажигая свет. Пьяный сторож копошился в своей берлоге, но у него тоже было темно. Не помню, как мы уснули. Утром Том растолкал меня, помог собрать вещи и твёрдо сказал:
— В «Дырявый котёл» пойдем вечером. Пошли помогать.
Я не стала возражать, так что мы снова пошли на запах гари и людского страдания. Мы случайно наткнулись на знакомых добровольцев-пожарных, они нам обрадовались и быстро сунули в руки вёдра. Пробегая мимо одного из разрушенных домов, я снова услышала забытые барабаны. Барабаны стучали в голове отчаянно, я бросила ведро и побежала к полуразвалившемуся входу.
— Хел, куда ты?
Я ответила на бегу:
— Барабаны! Позови старших, Том!
Я руками разгребала камни; прибежали пожарники, и я услышала, как Том уверенно говорит:
—
Он впервые назвал меня сестрой — я почти улыбнулась, когда сильные руки отодвинули меня от завала.
— Мисс, давайте-ка я помогу.
Подошли еще взрослые, сообща мы вытащили из-под камней пожилого мужчину. Он действительно оказался жив, хотя и без сознания. Его уложили на носилки и унесли, а пожарник сказал:
— Повезло ему, что у вас тонкий слух, мисс. Он бы погиб под обломками.
Меня шатало от усталости, нас напоили чаем и выгнали из опасной зоны. В «Дырявый котёл» Том меня практически занёс. Бармен нас вспомнил, получил бумажку и оставшиеся галлеоны и помог мне добраться до комнаты. Нас накормили супом и выдали дополнительный матрас. Я порывалась отказаться, денег у нас вообще не осталось, но бармен отмахнулся:
— Выспишься и отработаешь. Стаканы помоешь. Отдыхай.
Так мы пережили лето сорокового года. Мы возвращались домой.
Глава 7
Целые сутки мы отсыпались и бездельничали. Утром двадцать четвёртого августа я проснулась и обнаружила, что Тома в комнате не было. Я быстро оделась, умылась и спустилась в бар. Том нашёлся с кружкой ароматного чая в руках и книжкой на коленях. Я поздоровалась с барменом и была усажена завтракать. Бармен оказался сговорчивым человеком, Том вызвался помогать с уборкой, а я была временно определена на должность мойщицы посуды. За это мы получили трёхразовое питание и дополнительную кровать с постелью в номер. Это были королевские условия в нашем положении. Тем более, Реддлу разрешалось наводить лоск в баре палочкой. Бармен сказал нам по секрету, что он навесил столько отвлекающих и охраняющих заклятий, что никто не узнает, колдовали малолетние маги в баре или нет. От восторга мы в две палочки вычистили небольшой паб до блеска. Никогда больше я не видела бар «Дырявый котел» в более блестящем состоянии.
Как всё у волшебников, бар был гораздо больше, чем казался снаружи. Паб состоял из нескольких помещений. Через главный вход из обычного Лондона посетитель попадал прямиком в тёмное и мрачноватое пространство без единого окна. Вдоль правой стены тянулась бесконечная барная стойка, выполненная из красного дерева, а по левой стороне располагались огромные кожаные настенные панели, под которыми стояли многочисленные столики, разделенные перегородками. На внутреннем дворе, который выглядел, мягко говоря, индустриально, располагалось несколько грубых бочек с проржавевшими кольцами и кирпичная стена-проход на Косую аллею. Что примечательно, дворик располагался уже не в том месте Лондона, в котором находился главный вход. Я выяснила это очень просто: по отсутствию гари в воздухе. Небо было низким и свинцовым, но никаких запахов не чувствовалось. Все окна комнат второго и третьего этажа выходили неизменно на этот же дворик, а больше ничего нельзя было разглядеть. Этакое искривление пространства в одной отдельно взятой гостинице. По дороге к комнате «раздумий» была в стене незаметная дверь, за которой находился еще один зал. Там внутри очень уютно, на стенах висели чёрно-белые плакаты с изображениями знаменитых игроков в квиддич, многие из них с автографами, вообще царила спортивная атмосфера. В зале присутствовали стилистически выполненные фигурки типичной команды, они носились под потолком, золотые снитчи летали вокруг ламп в виде бладжеров. Из той комнаты был прямой выход на Косую аллею в закуток за банком. Об этом зале магглорожденные студенты Хогвартса понятия не имели, это вход для своих. Во втором зале всегда светло и празднично, окна выходили прямо на пешеходную улицу, полную экзотических товаров.