Лягушонок на асфальте (сборник)
Шрифт:
догоняет, полосует их, полосует. Принесла веревку. Саму аж трясет: «Распутницы
проклятые. В парке собачью свадьбу устроили. По подвалам таскаются. В милицию
забирали, в штабе дружины стыдили, родителей штрафовали, а все совесть не
проснулась». Без личной дисциплины, братец, человек превращается в гнуса.
– Ксенькин, спасибо. Я встаю. Ты покуда чай приготовь.
– Чай заварен и полотенцем укутан. За что спасибо-то?
– За чай.
– Слава, иногда
нашу сестру. Вон сколько у них детей. А у нас один-два, редко три. Народ убывает. Жить
для себя важно. Да разве можно забывать про увеличение народа? Государство наше
ослабнет. Людьми ведь оно держится перво-наперво.
– Чего ж у самой только двое?
– Близок локоток, да не укусишь. Смотри, чтоб, как у мамы с папой, было у тебя: не
меньше семерых.
И Ксения удалилась на кухню, пританцовывая серебряными каблуками черных
босоножек. Вячеслав неприкаянно послонялся по комнате. Притянула к окну сирена
милицейской машины. Сигнал сирены вызывал в его воображении степь, посреди которой
торчит штанга, вращаемая мотором; к штанге прикреплена длинная, красной меди,
проволока; вихляя, проволока летает над полем и задевает о землю, отсюда и звук -
изгибистый, пронзительно-певучий, предостерегающий. Из крыши милицейской машины
лилово-синим куполом торчал стеклянный колпак, его пронизывал стреляющий свет
мигалки.
«Интересно, - подумал Вячеслав, - какая машина приехала бы т у д а ? Сперва
сфотографировали бы меня. Меня? Как бы не так. То, чем был я. Вот оно что... Смерть
отнимает у человека «я». Существовать - значит быть носителем «я». Каким бы ни было,
но оно, твое «я», и воплощает в себе твою жизнь, твою личность, твои свойства и
поступки. А, глупец! Эка важность. Какая бы туда приехала машина?! Расстрелял свое «я»
– и ты уж ничто. Если я над чем и должен думать, над тем, почему не сознавал себя как
«я». Выходит, мое «я» было бессознательным. И, наверно,остается?»
Утро было ветреное. Листья лип, ржавые, в черных оспинах, густо осыпались.
Листопад тем, что он привлек внимание Вячеслава, прервал размышление. Среди листвы,
ворошившейся на асфальте, он приметил лягушонка. Лягушонок стремился к решетке, в
которую над корнями был забран ствол липы. Прыгал лягушонок мелко, с остановками,
метался по сторонам, чтобы не раздавили пешеходы.
Вячеслав волновался о лягушонке, и, едва тот спрятался под решетку, отрадно
вздохнул и шутливо подумал о себе, что он - лягушонок, спрятавшийся в укромное
местечко, и что его «я», вероятно, такое
Когда Вячеслав оделся и причесывал волосы перед зеркалом, он ощутил свое
спасение как непреодолимую зависимость от Тамары. Догадался, что именно эта
сложность хочет разрешиться в нем и не находит выхода. Он грустно удивился тому
превращению, которое произошло в его чувствах. А ведь не очень давно мечтал как о
недостижимом счастье (что там зависимость?) ощущать себя рабом Тамары. И еще какое-
то нежелательное прибавление возникло в его психологии. Да-да, вот оно. Да и зачем оно?
Всегда-то был убежден, что после возникновения близости немыслимо когда-нибудь
расторгнуть возникшее чувство. А теперь что-то в нем готовится к разрушению и этой
зависимости, должно быть святой, по крайней мере для него святой до сих пор.
37
За чаем Вячеслав не переставал думать о лягушонке.
Ища лягушонка, он поднял решеточную половинку. В уголке находилось углубление,
где прострелились сквозь чернозем ростки подсолнухов. За ростками и спрятался
лягушонок. Вячеслав достал его. Лягушонок вырвался, пришлось ловить, шныряя среди
пешеходов.
Ксения наблюдала за братом сквозь оконное стекло, недоумевала, посмеивалась.
Леонид, пахнущий бензином, тройным одеколоном и еще чем-то неприятно-
удушливым, встал у нее за спиной, когда Вячеслав перебегал дорогу.
– Куда он?
– Лягушонка сцапал на тротуаре.
– Зачем?
– Теперь много пишут про акселератов. Ладу у них нет между умом и долговязостью.
– Пропорции, хочешь сказать. К Славке не относи.
– Лягушонка сцапал, неизвестно куда подался. Чистый акселерат.
– Читаешь журналистику? Ну и читай. Однако обо всем надо производить
собственные выводы. Длинных взять, коротышек, середняков - все слишком рано
взрослеют. Голубенок чем мил? Страшненький, пищит несусветно, ржавый пушок над
опереньем, к взрослым голубям лезет: покормите. Его клюют, хлещут крыльями. Он и так,
дурашка, от лупцовки вконец бестолковый. Жалко. Матерый турманюга крылом
пискунишку с лапок сшиб, а он к нему. Нашел кварцевую крупинку, трогает клювиком:
взгляни-ка, скушать хочется, но вдруг несъедобно или подавлюсь? Тем и мил! Как раз
Славка и ценный дитячьими поступками. Теперешние девицы и парни не в пример ему -
расчетливые, головастые. Старики по многим вопросам против них голубята. Если
диспропорция есть, она в том, что подростки физически еще не сложатся, но образ