Лям и Петрик
Шрифт:
Лям сидит подле Брушки, наклонившись над ситом жита. Никто его не замечает, несмотря на то что он здесь единственный «мужчина». Он почти ровесник Хаскелю и тоже мог бы немало интересного порассказать — веселые болтушки разинули бы от изумления рты. Но он сидит тихо и жадно слушает.
Одна только Саля в своем платке до бровей частенько подбегает к нему. Но он на нее смотреть не может. Ему вспоминаются ее червячки. Однажды тетя Голда позвала бабушку к себе на холодную половину. Они сели перед открытой дверью и сняли платок с Сали. Они долго осматривали плешинки
Ему бы только достать работу, тогда он в этот дом и не заглянет. Накупит книг, наймет учителя и будет заниматься все ночи напролет. Правда, ему всегда будет хуже, чем Хаскелю. Ведь у Хаскеля свои куры, двадцать штук! Он хотя и учится в Голте, а сумел все-таки накопить денег и купить курицу. Она снесла яиц, и он посадил ее в решето. Это, правда, сделал Береле-кряква. Береле следит за цыплятами и за это получает свою долю. Все дети Гели-Голды понемножку подрабатывают.
В один из тех дней, когда Лям помогал Брушке перебирать жито, вдруг объявился Хаскель. Он весело ворвался в дом. Поднялся переполох, раздался визг. Девичьи лица залились румянцем.
Хаскель так и сыпал шуточками, комплиментами, вызывая задорный, звонкий смех. Геля-Голда от восторга едва переводила дыхание. Девушки встретили его игривым смехом, веселой, торопливой болтовней. Высокие девичьи плечи сразу загородили Хаскеля от Ляма, Лям видел только прыгающие косы, которые метались вправо-влево, вправо-влево.
Хаскель вырвался из девичьего круга, подбежал к своей маленькой матери, обнял ее, заглянул на кухню и снова вернулся к девушкам, которые никак не могли приняться за работу. Где бы Хаскель ни появлялся, он всюду отпускал веселое словцо, шуточку. Каждая пустяковина вызывала радость и звонкий, идущий из глубины девичьего сердца, смех.
Лям отбирал черненькие рожки, которые ни с того ни с сего стали вдруг увеличиваться в размерах, и бросал их Брушке в стакан. Береле быстро пригнал к дому кур и цыплят, и сам хозяин их, Хаскель, вышел делать им смотр. Вместе с ним вышла на крыльцо его мать, высыпали вслед и девушки.
Стало известно, что Катрох подкупил пристава и тот взялся замять все дело.
Когда Лям узнал об этом, ему показалось, что наступил конец света и на земле останутся одни Катрохи. Он забился за печку, перестал встречаться с Петриком, а по ночам мычал и всхлипывал во сне. Бабушка будила его, он очумело вскакивал и, ни на кого не глядя, шел к бабушкиной постели и ложился там в ногах.
По утрам в замерзшее окошко стучался Петрик. Перед уходом на работу он на минуточку выскакивал на мороз. Петрик стоял под окошком, дрожа от холода, и стучал тихо-тихо, чтобы один только Лям слышал и выбежал к нему. Пробудившийся Лям находил себя в бабушкиной кровати, а за голубоватым стеклом мелькала освещенная солнцем фигура Петрика, и ему становилось стыдно.
Лям избегал Петрика. Все же Петрик хорошо знал всю его историю и страдал вместе с Лямом, проникаясь лютой ненавистью к Катрохам.
Да
Его новый хозяин — Гайзоктер держит людей в ежовых рукавицах. Петрик это почувствовал с первого же дня. Когда мать привела его к хозяину, Гайзоктер ущипнул Петрика за щеку и сказал;
— Если своруешь у меня хоть такой вот гвоздик, сотру в порошок. Эй, Мотя, поставь его к лошадям! Да смотри, чтоб не лодырничал!
Все знают, что Гайзоктер и в самом деле может стереть в порошок, потому что он настоящий силач и к тому же владелец несметных богатств: он держит паром, мельницу, баню, бойню. Правда, Йося Либерс старается его переплюнуть, отобрать все лучшее, что он арендует, но пока еще Гайзоктер держит город в своих руках. После того как Кет исчез, он снова вскинул голову, как молодой бычок, идя на всех решительно и смело. У него самая тяжелая рука в городе, а с начальством он на короткой ноге.
А вот с женой, говорят, ему не везет. Гайзоктерша вечно хворает.
Обращаясь к Моте, он шутливо говорит:
— Кажется, любую телку могу округлить, а вот со своей ничего не получается. Черт его знает, в чем тут загвоздка!
У старшего мастера маслобойки Моти, человека с больными, припорошенными белой пылью глазами, по лицу ползет бледная, болезненная улыбка оттого, что хозяин откровенничает с ним. Весь Мотя — одна сплошная пыль. Кажется, толкни его — поднимется облачко пыли, и нет Моти. Он похож на слепую Буланку, которая вращает ворот давильного пресса. Зато голос у Моти особенный: не голос — медный колокольчик, до того звонкий. Любо слушать, когда он принимается рассказывать Гайзоктерше о своих шести малышах. Он души в них не чает, и, когда говорит о них, голосок его звенит, как бубенчик.
Добросердечный Мотя приставил Петрика к лошадям и не спускал с него глаз. Он затыкал им всякую дыру, посылал на самую грязную работу. В жаркий день Петрик крутил колесо в маслобойке у палящего огня, в стужу, когда мороз пробирает до костей, торчал на дворе возле лошадей либо пробивал лунки во льду и возил воду с реки. Сверх того, Мотя никогда не упускал случая поябедничать на него Гайзоктеру, а тот угощал Петрика чем придется — палкой так палкой, кнутом так кнутом.
Мать Петрика ворчала на сына, что тот покрылся лишаями да веснушками, а на лице у него шелушится кожа.
Петрик становился все молчаливей, его губы все тесней сжимала горькая складка. Феклу томило тяжелое предчувствие. Ей казалось, что сын становится похожим на отца, который спьяну еще в молодые годы захлебнулся в грязной луже.
Внезапно Лям обнаружил, что Петрик как-то вытянулся, раздался в плечах и стал заправским рабочим. А вот у Ляма плечи что-то плохо растут, несмотря на то что он старше Петрика.
Петрик хоть и вырос, а все же не понимает, что такое происходит с ним, с Лямом, с их работой на хозяев. Его маленькие глазки даже на родную мать смотрят подозрительно и с боязнью.