Лям и Петрик
Шрифт:
— Я поехал к Рикицкому! — И вышел.
На другой день разнесся слух, что у Эльки очень плохо с легкими и что жизнь ее в опасности.
Пустыльники взяли Ару в оборот и стали добиваться, чтобы он раз и навсегда выкинул ее из головы.
Это тянулось неделями, и Ляму изрядно доставалось от взбешенных Пустыльников, как будто он главный виновник случившегося.
Приходя домой, Лям убеждался, что Элька совершенно здорова. А когда заводили разговор о Пустыльниках и о ее болезни, на ее лице появлялась такая озорная улыбка, что
— Лям, — спрашивала Элька, — как там наш Ара поживает? — И заливалась звонким, счастливым хохотком.
Он не мог додуматься, в чем тут дело. Когда же к ним в дом повадились родственники, он был совсем сбит с толку. Приходили родственники далекие и близкие, с лицами сватов и повадками свадебных шаферов, посиживали, вели тихие разговоры с бабушкой и сердились на Эльку за то, что она не ухватилась обеими руками за замечательную партию, которую ей предлагают. А потом Пустыльники под натиском сумасшедшего Ары передали бабушке, что они берут на себя оплату всех докторов, всех лекарств и всех блюд, какие только понадобятся, чтобы Элька выздоровела.
Бабушка ничего им не сказала и велела переговорить с Элькой, а та ответила, что навестит Ару и сама с ним все уладит.
И снова потянулись неделя за неделей. Лям проклинал все на свете. Он больше не в силах быть у Пустыльников. Кто бросил его в этот ад? Ради чего?
Вечерами Лям выбирался из дому и уходил вместе с Петриком под окна Переле. Они усаживались рядышком, прижимались друг к другу и, тихонько разговаривая, ждали.
Лям надумал пойти домой и отругать, наконец, Эльку. Когда он вошел, она лежала лицом к стене и голова у нее была повязана платком. Бабушка сидела, закутанная в старенькую шаль, и молчала. Ее глаза с затаенным блеском глядели куда-то во тьму.
А после Элька встала и вышла из дому.
Лям сидел тихо и все наблюдал. Молчал. А когда Элька ушла, он спросил:
— Бабушка, что с ней? — И покраснел. — Чахотка, да?
— Нет, она здорова.
— В чем же дело? — Он подошел вплотную к бабушке и заглянул ей в глаза.
Бабушка нагнулась к нему, хотела что-то сказать, но промолчала.
Лям в упор смотрел на нее:
— Бабушка, скажи! Не могу больше.
Бабушка тихо сказала:
— Она мучает и его, и себя. Она нарочно придумала, будто больна, чтобы Ара оставил ее в покое. У нее есть другой жених.
— Кто же? — У Ляма даже дух захватило.
— Секрет. Если узнают, может случиться беда. Его ищут, у него много врагов.
— Кто же это, бабушка? — жарким шепотом допытывался Лям.
Бабушка оглянулась:
— Если узнают, беда будет, слышишь. — И шепнула Ляму в самое ухо: — Его имя Меерка, Меерка Шпон.
Лям вскочил, вытаращил на бабушку глаза и вскрикнул:
— Аршин?
— Да, Аршин!
Лям радостно забегал по комнатке, потом ринулся к бабушке и ухватил ее за руку.
— Ой-ой! — только и мог он выкрикнуть. —
А после этого он снова стал расспрашивать бабушку, удивлялся всему. Ну кто бы мог подумать, что Элька такая умница! Что ей этакое придет в голову! И главное, ни разу не заикнулась о том, что они знакомы. Вот человек! Настоящий человек!
— Но ведь его нету, бабушка! Ведь он пропал!
— Он уже здесь.
— Что-о-о?
— Тише! Ты куда помчался, глупыш? Сиди! Ведь я сказала, что может случиться большая беда… Надо держать язык за зубами. Молчок! Не то мы все пропали.
— Ладно, бабушка, ладно. Все понятно. Что я, сумасшедший, что ли? Ладно, ладно.
На другой день к вечеру уже на всех углах шептались о том, что в городе появился Аршин. Снова пошла кутерьма. Везде рыскали городовые с приставом во главе. Они оцепляли дома, забирались в подвалы, обшаривали огороды. Аршина видели то тут, то там. Шли слухи, будто он прибыл в город по важному делу, с кем-то повидался, о чем-то договорился и даже — до чего же отчаянный парень! — самолично явился к Катроху на квартиру и сказал ему:
— Приближается твой час! Для тебя и для подобных тебе.
Лям слышал все эти разговоры и ликовал. Он-то знал, что Аршин еще вчера покинул город. Ищи ветра в поле!
И Элька, и Аршин (он же Меерка Шпон) сразу выросли в его глазах. И подумать только, что оба они — близкие, родные Ляму люди! Их великая, святая тайна стала теперь и его тайной, и он замуровал ее в своем сердце.
Он по-прежнему возился со шкурами, но теперь ему все это было мило. Теперь он знал, ради чего надрывается, — ради того, чтобы никому и в голову не пришло, что Элька невеста Аршина. Все знают, что Элька невеста Ары. Ведь именно поэтому-то Пустыльники и держат ее братишку у себя, в люди выводят.
Одно его мучает — можно ли доверить тайну Петрику? Ему невмоготу скрывать все это от товарища.
Между тем Ара Пустыльник терпеливо ждал прихода Эльки — ведь она обещала зайти. У него появилась дурная привычка: чуть Лям попадется на глаза, он схватит его, дернет и нарочито велит перевесить все шкуры. Тяжелые воловьи шкуры он велит вешать на перекладины, которые повыше. А если Ляма поблизости нет, Ара все время высматривает его, точно не может без него обойтись. Из-за Ары приходилось не раз пропускать свидания с Переле, и теперь с ней встречается один Петрик. Это Ляма гнетет.
[11]
Сначала два дня подряд шел дождь, потом неожиданно ударили небывалые морозы, как будто они скрывались в соседнем лесу, следили за городом и, улучив минутку, набросились на него.
Ара Пустыльник повез на телеге партию кожи на ярмарку и, как это в последнее время повелось, потащил с собой в залог за Эльку Ляма.
А Ляму все не прибавлялось роста. Только внутри, в глубине, росли в нем надежды и гордость — гордость за тайную работу, которую вели Аршин и его Элька.