Любава
Шрифт:
А тут и голод разразился, цены на продовольствие в сто раз подскочили, и Кузьма порадовался, что вовремя его царь в Сибирь отправил, ой вовремя. Он-то с крестьян три шкуры не драл, и у него люди не голодали. А тут еще и река, и тайга под боком, а в ней и ягоды, и зверье разное, и грибы, и орехи… Дети собирательством занимались активно, старики солили грибы по старинным рецептам, мужики зверя били и рыбу ловили, а он у крестьян выкупал добытое, да и отправлял караванами по Руси великой. Спрос на то большой был, и золото в карманы Кузьмы рекой текло.
Одно томило душу боярина – храм больно далеко был. Ему бы Господа возблагодарить за удачу свою –
Почесал Кузьма в затылке, подумал, да дал своим помощникам задание – найти ему самого что ни на есть наилучшего строителя да сюда привезти. А сам со священником своим домашним переговорил, да велел тому митрополиту прошение подать – разрешить поставить в соседнем селе, Ивантеевке, в коей на данный момент уж более ста душ насчитывалось, церквушку скромную, да батюшку толкового туда прислать – дабы было кому младенцев крестить да умерших отпевать, да людей наставлять на путь истинный – не дело это, когда столько людей без слова Божьего живут.
Ивантеевка тогда уж разрослась, самой большой среди Протасовских деревень стала. Село настоящее выросло. А прикупил ее Кузьма совсем махонькой – шесть дворов да двадцать шесть душ с младенцами и стариками. А сейчас-то! Более тридцати дворов насчитывала. Да молодое село было – стариков мало там жило, больше было тех, что на работы приехали, да и жить здесь осталися. Деток, правда, немного пока было, да в основном малые еще, но да ничего, молодость не порок, со временем проходит. Деток бабы нарожают, вон молодых сколько. И те подрастут, и сами новых народят со временем. А то, что основными жителями крепкие взрослые люди были – так то совсем хорошо, очень даже приятно для Кузьмы было. А как иначе? Почитай, половина всех душ – рабочие руки, а это очень хорошо, это очень даже приятственно. И оглаживал Кузьма бороду довольно, глядя на отчеты управляющего да на стабильно и быстро растущие деревни.
Но любимой все одно Ивантеевка оставалась. И кто знает, чего его так тянуло туда? То ли красивое село было – раскинулось оно на пригорке вольготно, уж и на второй переползало потихоньку, по весне утопая в цвету низкорослых северных яблонь, то ли радовали душу новые золотистые срубы крепких, теплых домов, выстроенных в ряд и радовавших глаз красивыми резными ставнями, то ли тянуло туда из-за одной красивой молодой вдовушки, что пела, словно соловей по весне, да очами темными, колдовскими, опушенными густыми черными ресницами, с ума сводила… Кто знает? Только вот любил Кузьма Ивантеевку. Всей душой любил.
Все было хорошо у боярина, вот только сыновей у него не было. Дочери – те были, аж восемь девок Господь послал Кузьме, а вот сынов не было. И сильно то печалило Кузьму – род-то прервется, похоже. Потому и молился он в часовенке усердно, потому и за полсотни верст в церковь ездил – молебен заказать за здравие супруги, да с просьбой к Господу о даровании ему наследника.
В мае по реке пришел первый караван, с которым привезли и строителя. Кузьма пока дал ему задание по постройке у себя на подворье – мастерство посмотреть, да помощников толковых подобрать. А со следующим караваном еще двое прибыли. Боярин призадумался – что с ними тремя-то делать? А опосля, поговорив с батюшкой, да с темноглазой Марусей печалью поделившись – не жену же загружать такими проблемами? – оставил всех троих, да всех трех на одном задании. Ох, и грызня началась промеж ними! Один так изладить желает, второй этак, а третий по иному совсем. И ведь каждый свою правоту доказывает с пеной у рта! Шуму, гаму, ору – батюшки! Кузьма за голову схватился. И дела не делают, орут только, и понять он не может, кто из них хорош, а кто нет. Кому строительство храма доверить? Хотел уж было всех троих взашей гнать, да хорошо, к Марусе прежде опять наведался – о строителях рассказать, конечно, а то зачем же еще? – а та его и остановила.
– Погоди, – говорит, – маленько. Поорут, притрутся, пообвыкнутся, работать вместе научатся, еще и лучше будет, – и вдруг засмеялась колокольчиком. – А ты предложи им в драке истину поискать, мол, кто сильнее – тот и прав. Пускай дурь друг из друга повыбивают пару раз, глядишь, и договариваться научатся! – сверкая озорными глазами и выводя узоры пальчиком по его груди, насмешливо проговорила вдовушка.
– В драке? Истина? – удивился Кузьма, ловя шаловливую ручку насмешницы. – Сомневаюсь… А вот дурь выбить – эт дело хорошее, дело нужное. Да и подсобить можно – плетями, к примеру, – тоже посмеиваясь, ласково провел Кузьма по смуглой щеке Маруси. – Смейся, смейся, насмешница! Вот я тебе сейчас, чтоб не насмешничала! – добродушно ворча, шлепнул боярин дразнящую его вдовушку по тому месту, на котором сидят.
Спустя неделю на дворе Протасова закипело строительство. Мастера, сверкая свежими фингалами – до драки у них таки дошло, ну, Кузьма разнимать их не позволил – пускай пыль из мозгов повыбьют – наконец пришли к общему соглашению, и новый терем строился на загляденье – красивый, прочный, продуманный до последней завитушки – мастера друг друга сгрызть готовы были за малейшие недоделки, а уж на оплошавших помощников так и вовсе втроем набрасывались. Дружны стали, хоть и часа у них не проходило, чтоб не сцепились вновь друг с другом. Поглядев, как они работают, боярин, поразмыслив, решил так их вместе и оставить – шумно, правда, зато результат на загляденье выходит.
А вскоре девушка-прислужница от жены прибежала – у той схватки начались. Кузьме и вовсе не до строителей сделалось – в часовенку бросился, на колени перед иконой Господа нашего Иисуса Христа рухнул да земные поклоны класть принялся, от всей души умоляя Его подарить ему сына.
Жена Кузьмы Ивановича в родах в тот раз почти сутки промучилась, и все то время боярин, лелея в сердце надежду, клал земные поклоны. И лишь когда раздалось робкое «Барин…» за спиной, обернулся к сенной девушке, его позвавшей, и тогда только осознал, что на дворе уж солнце вовсю светит.