Любавины
Шрифт:
– Вот, брат, как, – к чему-то сказал тот. – Опохмелиться дать?
– Дай, – посоветовал Иван. – Ты уж не выходи пока никуда, отлежись здесь, а то стыда не оберешься – опух весь.
– А что было-то? – спросил Степан.
– Ты сколько выпил вчера?
– Черт его знает… Бутылку, кажется.
– И с бутылки тебя так развезло?
– А что было-то?
– Убить хотел, я ж тебе говорю. Вон видишь окно-то… Стрелял.
Степан принялся искать по карманам папиросы.
–
– Не переживай особенно-то, – сказал Иван. – Никто не видел, кажется.
– На, похмелись, – сказал Пашка, подавая Степану стакан водки.
Степан сел, выпил, опять лег, закрыл лицо рукой. От закуски отказался – закрутил головой. От папиросы тоже отказался – тоже мотнул головой. Молчал.
Пашка с Иваном ушли на работу.
О поступке Степана узнали в деревне. Поползли слухи! Пашка Любавин изнасиловал невесту Степана. Степан стрелял в него, не попал. Тогда братья Любавины зверски избили Степана и спрятали его у себя дома. К вечеру того же дня история эта гуляла втихаря из дома в дом. Дошла она и до райкома партии.
На другой день, с утра, Родионов вызвал Степана к себе в кабинет.
Степан вошел спокойный, готовый ко всему. Он и сам хотел прийти к Родионову.
– Здравствуйте, Кузьма Николаич.
– Здорово. Садись.
Степан сел в мягкое кресло, положил на колени большие жилистые руки… Посмотрел на них, снял с колен, сунул в карманы. Посидел немного, вынул руки из карманов, опять положил на колени, но тут же убрал, положил на пухлые боковины кресла. Но опять убрал, – зажал между колен. Так остался сидеть.
Родионов дописывал что-то. Дописал.
– Ну? – спросил он, поднимая глаза на Степана. – Рассказывай.
– Напился вчера, подрался с Любавиными.
– За что?
– По дурости своей…
– Ну, а все-таки.
– Та-а… – Степан мучительно сморщился. Он жестоко страдал. – Девку приревновал к одному Любавину…
– К какому?
– К Павлу… Я сегодня все обдумал: снимайте меня с секретарей, а из партии, я прошу, не надо. Любое взыскание… самое строгое, только не исключайте.
Родионов встал из-за стола, прошелся по кабинету.
– Это до каких же соплей надо упиться, чтобы поднять ружье на людей?! – резко и горько спросил он. – А? Ты что, бочку выпил?
– Бутылку, – Степан положил огромные кулаки на колени и мрачно рассматривал их.
Родионов остановился около него.
– Ты секретарем сам теперь не хочешь быть или боишься, что все равно не оставят?
– Сам, конечно. Какими же я глазами на них глядеть
– На кого?
– На всех… На комсомольцев.
– Тьфу!… Черт, – Родионов опять стал ходить по кабинету. – Это уж я не знаю, какими ты глазами будешь глядеть на них. А глядеть придется.
– Я перееду куда-нибудь.
– Будешь секретарем, как и был, – твердо сказал Родионов.
– Вы что?
– Ничего.
– Так сами комсомольцы снимут…
– Поговорим с комсомольцами. Я лично буду настаивать, чтобы тебя оставили в райкоме. Получишь взбучку хорошую и будешь работать.
– Войдите в мое положение, Кузьма Николаич…
– Я вошел! – рявкнул Родионов. – Вошел – и вышел! Бежать собрался? Вот! – секретарь показал Степану кулак. – И запомни мой совет: от себя не бегай – не убежишь. Нашкодил? – смотри в глаза людям! Кровью плачь, а смотри! – секретарь застучал казанками пальцев по столу; он обозлился, говорил с придыхом, смотрел прямо и гневно, шрам на лбу побагровел. – Семьдесят семь потов прольешь, глаза на лоб вылезут, тогда приходи снимать выговор. Все. Можешь идти. Тебе еще на бюро пустят ежа под кожу, так что приготовься. И не распускай слюни, и не психуй. Работай.
Степан поднялся. Родионов пошел вокруг стола – садиться на место.
– И еще вот что, – вспомнил он. – Такие слова, вроде «кулацких выродков», выбрось навсегда из разговора. Понял? Кулаков давно нету и выродков тоже нету – есть люди.
Степан вышел из кабинета.
Часа через два после этого Родионов поехал в Ключевской сельсовет – это километров семьдесят пять от Баклани. Ехали вдвоем, разговорились.
– Что же ты не расскажешь ничего? – спросил Родионов.
– А чего рассказывать?
– Что у вас сегодня ночью было?
Иван посмотрел на Родионова.
– Ничего.
– Драка была?
– Была небольшая.
– Даже стрельба, говорят.
Иван промолчал. Родионов посмотрел с усмешкой.
– Старая тюремная привычка – не болтать?… Силен мужик. Я уже все знаю, не скрывай. Здорово подрались?
– Ерунда… шуму только много.
– Шуму много, – согласился секретарь.
Помолчали.
– Что ему теперь будет? – спросил Иван.
– Кому? Воронцову? Что будет… Снимут с секретарей, исключат из партии…
– Зря, – убежденно сказал Иван.
Родионов с интересом посмотрел на него.
– Что «зря»? Мало?
– Зря исключите. Так можете пробросаться хорошими коммунистами.
– А ты откуда знаешь, что он хороший коммунист?
– Видно человека…
– Ну-у… внешность обманчива. Слышал такую присказку – про внешность?