Любавины
Шрифт:
– Скажите пожалуйста!… какие мы.
– Вот такие.
– Чего же тебе не хватает?
– Любви.
– А Ивлев?
– Ивлев… Ивлев… Ивлев коммунизм строит.
– Одно другому не мешает.
– Ошиблась я, Ваня, – раздумчиво сказала Мария, глядя перед собой – куда-то далеко-далеко. – Позволяла из-за себя драться, мне это нравилось, а надо было самой драться за свою любовь. И сил бы хватило… Я ведь красивая? – она посмотрела на Ивана.
– Красивая, – согласился Иван.
– Вот это меня и сгубило. Ивлев
– Хм…
– Ум у меня не бабский… – она раскинула руки по стенке, вздохнула. – А полюбила бы сейчас, как самая обыкновенная баба – до слез. Унижалась бы, тряслась над своим счастьем…
– Хм… – Иван не знал, что говорить. В нем боролось два чувства: хотелось слушать Марию – она интересно говорила, и хотелось просто смотреть на ее грудь – два высоких бугра, туго обтянутых красным шерстяным свитером, хотелось подойти, смять их.
– Что ж не полюбишь, раз такое дело?
– Некого. Мне нужно, чтобы любимый мой страдал от любви, мучился, пел, плакал… Ты библию не читал?
– Нет.
– Там есть одна такая любовь… На любимое существо надо молиться. Вы не умеете так.
– Кто это вы?
– Вы: Ивлев, отец мой, ты…
– А меня-то ты откуда знаешь?
– Ты такой же… Не совсем еще, правда. Скоро будешь. Тебе понравится строить коммунизм. Это же очень важно – строить коммунизм. Очень серьезно.
– Едва ли из меня коммунист получится.
– Получится. Они умеют обрабатывать. Мужиков особенно.
– Ты про отца, что ли? Никого они не обрабатывают… Они работают. Честно работают.
– В том-то и дело: они верят и честно работают. И тебе когда-нибудь захочется верить. Это ужасно приятно – верить. И это ужасно глупо. Верить надо только себе. И то – не всегда.
– Мудреная ты… баба.
Мария ленивым движением поправила волосы. Помолчала.
– Ты в тюрьме не сидел?
– Нет, – зачем-то соврал Иван.
– Там есть интересные люди.
– Везде есть интересные люди.
– Иногда мне опять хочется в тюрьму.
«С жиру бесится», – думал Иван.
А она, между тем, говорила:
– Хочется каких-то необычных переживаний… Хочется, чтобы любимый человек был гений, которого никто не понимает…
– Ну, ладно… Я примерно знаю, чего тебе хочется, – сказал Иван изменившимся голосом. Он уже не владел собой. Встал, подошел к выключателю, погасил свет.
– Включи, – негромко потребовала Мария.
Иван пошел к кровати. Кровать скрипнула: Мария не то встала, не то отодвинулась вглубь. Было совершенно темно.
– Включи свет, – опять сказала она. По голосу Иван понял, что она стоит. Он протянул руку и коснулся ее груди.
– Уйди! – оттолкнула руку.
Иван обхватил ее и легко повалил на кровать. Но зато здесь Мария неожиданно оказала сильное сопротивление. Короткая, яростная возня… Иван, стиснув
Мария села, вытерла рукавом свитера слезы. И она тоже показалась Ивану жалкой и беспомощной. Даже смешной, после всех этих заявлений – что она хочет в тюрьму и гения в возлюбленные.
– Сама виновата, – сказал он. – Нечего было дразнить.
Мария молчала.
Иван оделся, взял шапку в руки… Подумал, что бы еще такое сказать… Ничего не нашлось. Надел шапку и вышел. На улице подумал: «Если расскажет Ивлеву, придется куда-то уезжать от позора». Уезжать никуда не хотелось.
Отчет Родионова о положении дел в Бакланском районе прозвучал, в общем, довольно бодро.
Лукин, слушая доклад, значительно усмехался про себя, все время записывал что-то себе в книжечку. После доклада он первый взял слово и неожиданно для бакланских секретарей повернул дело так, будто Родионов не просто знакомил обком с положением дел в своем районе, а оправдывался всеми правдами и неправдами.
– Скажите, пожалуйста, – обратился он к Родионову и к Ивлеву (они рядом сидели), – почему этот вопрос о строительстве животноводческих помещений встал перед вами только сейчас, когда уже имели место случаи падежа животных? А о чем вы думали год назад?
– Год назад этот вопрос тоже стоял перед нами, но не так остро, – ответил Родионов. – А сейчас он стал главным для нас. Я уже говорил об этом.
– Да, но случаи падежа имеются?
– Имеются.
– Это нельзя было предвидеть?
– Можно было… Не всегда руки доходят. Мы делали упор на хлеб.
– Как видите, товарищи, – продолжал Лукин, – положение дел в Бакланском районе, если не угрожающее, то… оставляет, так сказать, желать лучшего. Видимо, тут не только руки у секретарей не дошли, но и еще кое-что. План хлебозаготовок едва-едва выполнен, скот падает, строительство ведется из рук вон плохо…
– Строительство ведется!
– …Строительство ведется из рук вон плохо, товарищ Родионов! – я держу в руках документы. – Лукин потряс бумажками. – С начала зимы Бакланская и Катунская РТС – крупнейшие в районе – должны были по плану вывезти к местам строительства две с половиной тыщи кубометров леса, а вывезено… триста! Из чего же вы строите? Может быть, вы воздушные замки строите? Но это делается только в сказках, а мы с вами живем в реальной действительности. Или вы надеетесь на строительные организации, на государство? А думаете вы когда-нибудь расплачиваться за это? Дальше: вы утверждаете, что проблему кормов вы полностью решили, но почему же, позвольте спросить, план молокосдачи выполнен вашим районом только на семьдесят пять процентов? Почему?