Любавины
Шрифт:
Юрия этот молчаливый договор взбудоражил вдруг настолько, что у него в зубах заныло. Сердце, излюбившее себя, ленивое сердце его опалила вдруг страсть.
Так встретились и затеяли увлекательную игру в любовь два человека: одна – зло и страстно, другой – замирая перед возможностью испытать красивое, тайное чувство «незаконной» любви.
Кому не дано испытать настоящую сильную страсть, тот ценит ее, много знает о ней, не боится мучений и боли, которые всегда почти приходят с сильной страстью. Тот, кто действительно готов к сильным страстям, тот тоже не боится мучений и боли; вся разница в том, что тот, кто не в состоянии вынести страсть и обрести счастье, при первой же боли, после первых же
Марию и Юрия роднило в этом мире одно: очутившись не у дел, наблюдая житейскую кипень со стороны, не имея желания броситься в нее с головой, они чувствовали свою обездоленность. Одна принялась ждать: придет кто-то необыкновенный, увлечет ее, даст большую работу ее сильной натуре… Этот «кто-то» медлил, не приходил. Приходили обыкновенные сопляки, немощные и самолюбивые, предлагали содружество, предлагали уйти еще дальше от жизни, замкнуться в чахлый мир искусственных переживаний. Приходили обыкновенные подлецы, предлагали сожительство без любви, без дум. Пришел Ивлев, вынесший из жизни главную, предельно ясную мысль: надо работать. Мария, вкусившая прелестей полубогемной, полупреступной жизни, была несогласна с Ивлевым. Она слишком дорожила собой, своей красотой, чтобы так просто израсходовать годы. Мария называла это самообманом и искала другой какой-нибудь обман – более увлекательный, не такой обыденный. Юрий же, очутившись в положении наблюдателя, принялся заполнять образовавшуюся пустоту все тем же непрочным материалом – собой, не ведая по наивности, что так гибли куда более сильные натуры.
Словом, два человека нашли друг друга и, не сговариваясь, ни на что не надеясь, с большим желанием решили разыграть комедию.
В течение всего сеанса Юрий Александрович тискал большую руку Марии и задыхался от желания. Желание это подхлестывалось непонятной покорностью Марии. Она отдала ему руку и сидела, откинувшись на спинку стула, прикрыв глаза. Она тоже была взволнована. Волновала утонченная беспомощность Юрия, его робость и трепетность. Его желание волновало ее тоже.
Вышли из клуба. Юрий Александрович закурил… Некоторое время молчал, глядя перед собой, часто затягиваясь папироской.
– Что произошло? – спросил он несколько осевшим голосом.
Мария молчала.
– Вместо фильма я видел какой-то голубой сказочный мир… А ты? Ты видела что-нибудь?
Мария молчала. Она знала, что Юрий Александрович будет обманывать ее и себя искусно, красиво. Она с удовольствием слушала.
– Мария!…
– Да.
– Что произошло? Что происходит?
– Флирт.
– Нет!
– Значит, любовь.
– Мария!…
– Не кричи.
В темном месте Мария остановилась. Юрий Александрович обнял ее, стал жадно целовать, впиваясь в мягкие податливые губы… Долго целовал.
– Хватит, – сказала Мария. – Пошли.
Юрий Александрович опять закурил. Первая волна страсти, взлохматившая все его чувства, схлынула, он обрел дар мысли.
«Что это такое? Неужели действительно любовь?»
– Я опять видел сказочный мир… Я, кажется, схожу с ума. Я влюблен.
Мария беззвучно засмеялась. Подошли к ее дому.
– Подожди здесь, я сейчас выйду. Только не у ворот, а вон там, у столба.
Юрий отошел к столбу, опять закурил.
«Тройку бы сейчас… Уехать бы в снега, в степь».
Мария взяла ключи от школьной кладовой, где хранились лыжи, коньки, спортивные костюмы… Вышла к Юрию Александровичу.
…В кладовке было темно. Пахло лыжной мазью, опилками, ветошью. И было почему-то тепло.
Мария сняла шубу, ушла куда-то в
– Иди сюда.
Юрий Александрович ощупью пошел на голос. Сердце прыгало в горле.
– Осторожней, тут банка с мазью. Правее… – голос шел снизу – Мария лежала.
Юрий Александрович нагнулся, нащупал ее. Стал поспешно, дрожащими руками рвать с себя пальто.
– Не торопись…
…Ивлев досматривал десятый сон, когда Мария пришла домой.
– Ты где это гуляешь? – спросил он, глядя на нее заспанными глазами.
Мария засмеялась.
– С молодым человеком была.
– С молодым человеком… – Ивлев хотел отвернуться к стене и продолжать спать, но Мария села к нему на кровать, затормошила.
– Ну, ревнуй же!… Устрой скандал! – у нее было весело на душе, легко, покойно в утробе. – Я действительно с молодым человеком была.
– Перестань, слушай!… Чего ты?
– Ревнуй!
Ивлев внимательно посмотрел на жену.
– Выпила, что ли?
– Фи-и… Петенька. А почитай мне стихи, Петенька.
– Ты что? Какие стихи?
– Почитай!
– Перестань. Ложись спать.
– Я прошу, Петр!
– Ложись спи… Мне завтра вставать рано.
Мария пристально посмотрела на мужа. Сказала серьезно:
– А еще хочет, чтобы его любили. Спи.
– Ну что за стихи – три часа ночи!… – крикнул Ивлев.
– Спи.
Ивлев соскочил с кровати, надел галифе и, расхаживая босиком по комнате, с остервенением стал читать:
Эй, стихи мои – голь неумытая! Узкоглазая, милая, дикая рвань! Из степей обожженных, По бездорожью, Мы пойдем на рысях в кровяную рань. Наши сабли каленые В синь, с пересвистом Засмеются на воле… Поберегись! Во имя счастья - я отвечаю - Руби пополам поганую жизнь! Крой бессовестных! Бей зажиревших! С маху. Наискось. До пупа. За каждого барина, изувеченного стихами, - Сорок грехов долой. Без попа. Я впереди - не робей, косоглазые! Наша попляшет!… Но я – это я. Может статься - споткнусь от страха. Не останавливайтесь. Заслоните от света, Изрубите в кускиИ-
Вперед! Без меня. Так, мои милые. Так. Так. Так. Неумолимые, Только так.Мария лежала на спине, раскинув руки. Улыбалась.
– Все?
– Все.
– А еще?
– Хватит, – Ивлев сам себе показался смешным – босиком, в нижней рубахе, ночью – с боевыми стихами.
– Почему ты не пошлешь их в краевую газету? – Мария села, насмешливо посмотрела на мужа. – По-моему их напечатают. Был бы ты… известным в крае поэтом.