Любая мечта сбывается
Шрифт:
Я вызвался. О чем я только думал?
Необходимость взять на себя роли матери и отца истощала меня одновременно и физически, и эмоционально. Бывали дни, когда раздражение просто захлестывало меня и приходилось напоминать себе, что Кэти не выбирала свою смерть. Она не хотела бросать наших детей. Или меня. И то, что ей пришлось это сделать, разбило ей сердце.
Почти разбилось и мое. Много времени ушло у меня на то, чтобы выбраться из ямы беспомощности и депрессии, в которую я провалился. В последние дни я уже мог справляться с потребностями детей, которыми обычно занималась только Кэти, и делать это без всякой злости.
Ее не стало, и я остался один на один с жизнью, приняв на себя все обязанности, которые она выполняла в нашей семье, и чувствуя себя совершенно неспособным выполнить их хоть вполовину так же хорошо, как она.
Прошло уже четыре года, и я понимал, что мне всегда будет недоставать Кэти. Она была идеальной пасторской женой: преданной, любящей, доброй, набожной. Каждый день мне казалось, что вместе с ней умерла часть меня. Горе уже не душило меня так, как это было в первый год. Мне все еще жутко ее не хватало, но я сумел проложить свой путь сквозь опустошение потери и вместе с невероятной болью нашел успокоение. Обрел более глубокое понимание себя, всего того, что я имел и за что был благодарен Богу: за те хорошие годы, что мы с Кэти прожили вместе, за любовь, которую мы нашли, за наших детей. Эти драгоценности я подбирал на пути к исцелению. Теперь я мог вспоминать ее и не чувствовать якорей, тянувших меня на дно. Я даже снова мог смеяться и шутить.
И однажды, если будет на то Божья воля, я снова смогу полюбить.
Я складывал и убирал выстиранные вещи, покупал продукты и разговаривал со стоматологом Марка – ему вскоре понадобятся брекеты, – и мне казалось, что я мчусь от одного пункта к другому. Прежде чем отправиться в школу Сары, я загрузил мультиварку и мысленно составил список того, что мне еще оставалось успеть до конца дня. Голова шла кругом без остановки. Вернувшись в дом, я снял постельное белье с кроватей и загрузил простыни в стиральную машину.
Застилать кровати мне придется позже. Марк обещал вытащить простыни и сложить в сушилку, в то время как мне следовало отвезти Сару на урок игры на скрипке.
После обеда, пока дети занимались домашними заданиями, я расстелил свежие простыни на кроватях и загрузил машинку полотенцами для последнего на сегодня круга. Я понимал, что, если смогу распределить эти домашние дела по разным дням недели, станет полегче, вот только мне никак не удавалось это сделать.
Я уже собирался сесть и расслабиться, когда Сара попросила меня почитать ей перед сном. Уже очень давно я ничего не читал дочери, поскольку она сама справлялась с этой задачей.
Когда я сел на краешек кровати, она удивила меня еще раз, забравшись ко мне на колени и положив голову мне на плечо. Это тоже было очень необычно и заставило меня задуматься, все ли с ней в порядке. Сильнее всего я ощущал собственную беспомощность, когда кто-то из детей заболевал.
– Ты плохо себя чувствуешь? – спросил я. Эта ласковая малышка совершенно не напоминала мою девятилетнюю любительницу всеми командовать.
– Нет, – ответила она так тихо, что я с трудом ее расслышал. – Мне грустно.
Я поцеловал
– Почему тебе грустно? – спросил я, думая, что у нее наверняка что-то случилось в школе.
Она спрятала лицо у меня на груди.
– Что такое, тыковка? – спросил я, называя ее домашним прозвищем, которое прилипло к ней с младенчества.
Сара неровно выдохнула, словно пытаясь сдержать слезы.
– Я слышала, как миссис Гэллон говорила другой учительнице, что я сиротка без матери.
Я напрягся.
– Миссис Гэллон ошибается.
Сара запрокинула голову, чтобы посмотреть на меня, и глаза у нее были огромные и полные вопросов.
– Но мамочка ведь умерла.
– Да, умерла, но у тебя все равно есть мама, Сара, которая очень сильно тебя любила. Просто ее больше нет рядом.
Мои слова словно зависли в воздухе между нами, пока моя дочь их обдумывала.
– То есть я не сиротка без мамы?
– Нет, определенно нет.
Она сразу же расслабилась.
– Я ее помню, – прошептала Сара.
На столике Сары стояла фотография Кэти – фотография, сделанная вскоре после того, как Сара родилась. Кэти держала нашу малышку на руках и улыбалась в камеру. Я всегда любил это фото моей жены и, глядя на него сейчас, почувствовал острый укол одиночества.
– Она обычно читала мне сказки и пела песни.
Мои руки напряглись, когда я вспомнил, как Кэти пела в д'yше или занимаясь чем-то по дому. Ее словно переполняли песни.
– У твоей мамы был чудесный голос.
– Она пела в хоре?
– О да. – И для меня хор без Кэти уже никогда не звучал так, как прежде.
– Я не помню ее голоса, – прошептала Сара, и вновь мне показалось, что она вот-вот расплачется.
Я поцеловал ее в макушку и вздохнул. Почему я не подумал записать голос Кэти до того, как она умерла? Рак забрал ее слишком быстро, хотя она яростно с ним сражалась. Когда сообщили, что жить ей осталось всего несколько месяцев, я впал в состояние шока и отрицания, отказывался поверить, что она умрет. Вот так и прячут голову в песок! Я не хотел верить, не говоря уже о том, чтобы принять тот факт, что я вот-вот потеряю свою вторую половинку.
– Тебе нужно помнить только одно, – сказал я дочери. – Мама тебя очень любила.
– И я не сиротка без матери, – выразительно добавила Сара.
– Верно, – кивнул я.
Сара прикрыла рот, зевая.
– Ты все еще хочешь, чтобы я почитал тебе перед сном?
Она кивнула.
– Пожалуйста.
Сорок минут спустя я на цыпочках вышел из спальни Сары и решил проверить, как там Марк. Мой сын был тихим мальчиком и не так открыто проявлял свои чувства, когда речь заходила о потере матери.
Марк сидел за кухонным столом, глядя в открытый перед ним учебник алгебры. И Марк, и Сара были умными детьми. Мне никогда не приходилось беспокоиться об их оценках.
– Как дела, приятель? – спросил я, останавливаясь рядом с ним и опуская руку ему на плечо.
– Нормально.
Он почти всегда отвечал односложно. Я уже усвоил, что ключ к коммуникации с ним лежит в том, чтобы задавать вопросы, требующие от него размышлений.
Выдвинув для себя стул, я сел рядом с ним и попытался понять, в чем проблема. Я никогда не блистал в математике. Марк уже работал с уравнениями, которые намного превышали мой уровень знаний. Я не вызывался помочь, но помощь, к счастью, ему и не требовалась.