Люби и властвуй
Шрифт:
«Теперь осталось всего ничего, - подумал Эгин. - Сменить лошадь. Добраться до Пиннарина. Выпустить Скорпиона. Увидеть Овель и умереть. Потому что если Убийца отраженных и есть мое предназначение, коль скоро я следую Великим Путем, а к этому, кажется, все и пришло, значит, после того как предназначение будет выполнено, мне останется отправиться в Святую Землю Грем. Ибо что есть человеческая жизнь без предназначения?»
Собрав вещи, Эгин вышел к коновязи. Как ни в чем не бывало подошел к самой статной лошади - он так и не узнал, что ее владельцем был не кто иной, как его невидимый сосед,
Солнце стояло высоко. Это значило, что он опаздывает и, не ровен час, приедет в Пиннарин позже, чем требовал того Лагха. Это значило, что спать ближайшие двое суток ему не светит. Разве что в седле. А ведь всякий знает, как хорошо спится в седле, когда лошадь, чьи бока в мыле и чьи ноги вот-вот подкосятся, несется иноходью под гору по плохо мощенной дороге.
Такого столпотворения у Восточных ворот Пинна-рина Эгин не видел никогда. Конные и пешие, чиновники и военные, купцы, рыбаки, девки. Вся эта разношерстная публика была озабочена тем же, чем и Эгин. А именно, страстно желала попасть в столицу. И притом сделать это как можно скорее.
А для того чтобы не дать этим чаяниям сбыться, у ворот была расквартирована сотня гвардейцев Сиятельного князя. Они, по всему видно, уже не первый день пробавлялись тем, что урезонивали недовольных, кичились своей значимостью, делали суровые и озабоченные лица, смотрели подорожные и вместо ответов на вопросы либо изысканно хамили, либо загадочно улыбались. Впрочем, для таких, как Эгин, то есть для тех, кому Свод Равновесия - дом родной, у Восточных ворот был организован отдельный вход. Молодой сотник придирчиво разглядывал документы, удостоверяющие все, что только можно удостоверять при помощи чернил и бумаги.
Правда, желающих побеседовать с ним наедине было тоже не меньше двух десятков. Промаявшись добрых три часа в ожидании досмотра, Эгин успел узнать все малоприятные подробности ожидающей его процедуры. Во-первых, в Пиннарин, в котором происходило что-то, о чем никто не имел представления, пускали только тех, кто есть в списках, доставленных к воротам от самого гнорра. Все остальные шли гулять по окрестностям, ожидая, пока времена переменятся. Во-вторых, и у Южных, и у Западных ворот наверняка все было точно так же. А в-третьих, тем, кто пытается проникнуть в Пиннарин не через ворота, а как-либо иначе, Сиятельный князь Хорт оке Тамай пообещал импровизированное четвертование на месте преступления, а ведь всем известно, что свежий тиран всегда исполняет данные обещания с утроенным рвением.
Эгин вынул свою подорожную. Что ж, это будет занятный трюк. Подлинная подорожная и подлинный жетон. Хозяин подорожной наверняка внесен в эти загадочные списки, ведь недаром он сопровождал бородача Эрпореда - судя по бумагам, исполнителя секретного задания самого гнорра. Но только что в этом проку, если после ночных трудов Эгина в его подорожной стоит имя Иланафа? Усталый и злой Эгин погладил по страдальческой морде своего жеребца - третьего за третий день. Как и предыдущие, -
Без сна и отдыха, грязный, голодный и опустошенный, он достиг Пиннарина на полдня раньше, чем требовал Лагха. Но не пошли ли его труды под хвост столичным котам?
– Иланаф, аррум Опоры Вещей, - отрекомендовался Эгин, сверля взглядом сотника. - Вот, извольте видеть, моя подорожная.
– Эге, - сотник с бывалым видом принял документы.
Подорожная прошла без сучка без задоринки. Разумеется, будь на месте сотника коллега из Опоры Писаний, он даже в темноте распознал бы подмену. К счастью, сотник был офицером князя, но не Свода.
– Что там дальше?
– Дальше - Внешняя Секира, - уверенно сказал Эгин, сосредоточившись на левом зрачке сотника, и Сорок Отметин Огня перекочевали в руки власть предержащего лентяя.
Сложив руки на груди, Эгин с безучастным видом ждал, пока сотник натешится магической игрушкой, произведенной Шотором в поистине сверхкороткие сроки. Ждать пришлось долго. Поворачивая Секиру то так, то эдак, сотник, похоже, не преследовал никаких Целей, кроме эстетических.
– Покажи, что в сарноде, - неохотно подытожил он.
– Каждый, кто внимательно прочтет мою подорожную, офицер, сможет убедиться в том, что я и мой сарнод освобождены от досмотра, - с нажимом отвечал Эгин. Пусть этот придурок почувствует разницу между офицерами Свода и офицерами князя.
Сотник смутился, покраснел, но оттого показательно расхрабрился.
– Значит, покажи еще раз подорожную. Что-то я там такого не припомню, дружок.
«Дружок!» - с каких это пор офицеров Свода величают, словно дворовых шавок? Желваки на скулах Эгина хищно задвигались. Подорожная вновь оказалась у самого носа сотника. Долго, очень долго офицер рассматривал ее, то приближая к свету, то отдаляя. Все это время Эгин, пытавшийся понять, что же именно снова насторожило офицера, пришел к выводу, что сотник, вдобавок ко всем своим достоинствам, читает из рук вон плохо. И был прав.
– Все верно, тогда ожидайте, - с этими словами сотник удалился в соседнюю комнатенку, где и покоились пресловутые списки «допущенных в столицу в эти судьбоносные дни», как выражался гнорр на первом листе списков.
Разумеется, его возвращения Эгин ожидал с растущим нетерпением.
– Иланаф?
– Да. Аррум Опоры Вещей.
– Вот то-то и оно, что аррум.
– Не понял?
– А тут понимать нечего. В списках есть Иланаф, рах-саванн Опоры Вещей. А аррум - это уж извините!
– Посмотри в дополнительных списках! Очень внимательно посмотри, не то не сносить тебе головы, дружок!
– М-м… смотрю… Нету.
– Тогда слушай Меня произвели в аррумы неделю назад. Сам знаешь, что это была за неделя. Наши люди в Главной Канцелярии не поспевают портить бумагу записями о повышениях, понижениях, переводах. Понял?
– Я-то понял, но. .
– Никаких но, друж-жок. Дай сюда разрешение на въезд и бывай. А то вон коллеги заждались.
– Но…
– Ты меня плохо слышишь?