Люби меня

Грин Соня

Итачи знал всё. Он умудрился запомнить, какой кофе я пью, и под какое настроение. Он читал меня как открытую книгу. Он знал, что в квартире мне важен уют, а не удобство и простота как для него. Он знал, что я люблю синий, и всегда выбираю его. Он знал, что я пристально наблюдаю за ним, когда он выходил на балкон поговорить по телефону или покурить. Он понял, что я ненавижу готовить под его наблюдением — либо с ним, либо одна, третьего не дано. Он умилялся моей способности верить в героев книг и плакать за их отношения. Он успокаивал меня, когда я начинала сдирать

лак с ногтей, что означало, что я нервничаю. Он знал, что тот огромный и мягкий свитер на дне моего шкафа не предназначен для улицы или приема каких-либо гостей, он предназначен для вечера, в котором я одна. Он видел мои слезы лишь тогда, когда мы смотрели фильм или еще по мелочам, вроде лука. Он знал, что я умею плакать, что я плачу по серьёзным причинам. Но он никогда не видел таких моих истерик. И я понимала почему: рядом с ним было спокойно и безмятежно. Он источник моей страсти, а не слез.

Когда вода набралась, он снова взял меня на руки и усадил в ванную. Возможно, он собирался уйти, но я не отпускала его рукав. Он кивнул, и я разжала кулак.

Вода слегка обжигала мое замерзшее тело. Но мне нравилось это. Покалывание будило. Я закрыла глаза, чтобы полностью отдаться этому чувству.

Шорох одежды прекратился и послышался всплеск воды. Когда я открыла глаза, передо мной уже был Итачи.

Мокрыми руками он вытер мне глаза. Я вымученно улыбнулась, и, посмотрев на него, увидела еле различимую тревогу, нежность и злость.

Развернувшись, я облокотилась о его грудь спиной, чувствуя горячую кожу. Он медленно убрал мою руку с ключицы, обнажая всё ещё синий укус, который я так старалась спрятать. Впрочем, я уверенна: он уже все увидел.

Я обреченно ждала его реакции, которая была незамедлительной и удивительной для меня. Он мягко провел пальцами по синяку, затем задержался на нем, вызывая мурашки. А потом нагнулся и поцеловал его, все также мягко и нежно, невесомо. Проложил дорожку поцелуев к моему уху. Прикусил мочку и прошептал:

— Я люблю тебя.

На мгновение я растворилась в его словах и биении сердца. Мир завис и обострился. Медленно протекая сквозь пальцы песчинками. Ускользал, но приносил странное удовольствие. Умиротворение.

Ничего не ответив, я только теснее прижалась к нему спиной. Почувствовав как Итачи улыбается, улыбнулась и сама.

Я любила его. Всем телом и душой. И он знал это, хоть я и не говорила это напрямую. Мы три года были друзьями. Окей, больше чем друзьями, но все еще меньше чем полноценная пара. Но это не мешало мне испытывать светлые трепетные чувства к нему.

И я была готова сказать ему, что тоже его люблю, прямо здесь и сейчас. Но голос пропал, и я, как рыба, открыв рот, смогла только набрать воздуха, так не проронив и звука.

Спустя какое-то время, я все-таки расслабилась и смогла нормально ответить, на дежурный вопрос, чем сегодня занималась.

Итачи гладил и целовал мое тело, не в качестве прелюдии, а в качестве того, что я должна была принять и успокоиться, и чувствовать

только его, и не хотеть снять скальп с тех мест, где меня касался Саске. Меня полностью обволок старший Учиха.

Я даже не заметила, как вода в ванной стала ледяной, лишь после замечания Итачи, что мои губы посинели, я почувствовала холод. Встав из ванны первым, он обхватил полотенцем бедра, а потом и меня, уже продрогшую, встретил махровым полотенцем.

— Ты голодна? — спросил мужчина, накидывая на мои слегка мокрые волосы маленькое полотенце.

— Немного, — я посмотрела на него и улыбнулась: — Я ничего не готовила, но если хочешь, можем приготовить твое любимое блюдо.

Посмотрев в мои глаза, он ухмыльнулся и еле уловимо поцеловал в губы.

— Я закажу еду из ресторана, — ответил Итачи и, увидев мое недоумение, объяснил: — У меня другие планы на тебя.

Он взял меня на руки и отнес в кровать. А я чувствовала, как наливаюсь краской. Увидев, что я вся багровая, он рассмеялся и развеял мои предположения:

— Нет, это не то, что ты подумала.

Затем ушел за телефоном и заказал нам еды.

Быстро одев просторную майку и трусики, я устроилась поудобнее и стала переключать каналы телевизора. Итачи уже заказал еду и теперь надевал штаны, которые успели у меня появится в шкафу примерно два месяца назад. Он сел рядом, а я положила голову ему на ноги.

— Мой младший…

Он не договорил, поскольку я быстро ответила, прервав:

— Да.

Итачи замолчал, думая или дожидаясь, когда сможет снова задать вопрос. Перебирал мои волосы, едва их касаясь. Задумчиво потер лоб. Поправил одеяло.

Я улыбнулась. Видимо он решал: может ли меня спросить об этом или нет.

— Ты хочешь пойти в полицию? — дыша в волосы, наконец, прошептал Итачи, чувствуя, что я могу спокойно обсуждать эту тему.

Я качаю головой, в знак отрицания.

Это меня и пугало больше всего: я винила себя и оправдывала Саске. Я не смогу пойти в полицию, не смогу дать снять «побои», не смогу рассказать, и под конец, не смогу подписать заявление.

— Ты ведь не оправдываешь его, да? — мужчина прошелся пальцами по руке.

— Нет, — сдавленно ответила я.

Он выдохнул. Тяжело и сдержанно.

Я видела гнев в его глазах, я чувствовала ярость в его телодвижениях. Он сдерживался, так как расставил приоритеты.

Пункт «Успокоить и поддержать малышку» оказался приоритетнее пункта «Надрать задницу младшему брату». Но второй никуда не делся. Злость осталась. И я удивлялась его железной выдержке.

И в завершении списка было, что-то вроде «Узнать, что произошло наверняка». Я знаю, что Итачи так или иначе догадался, что случилось. Но вряд ли он понимает это на сто процентов. По крайней мере, я надеялась на это.

Я приподнялась, чтобы поцеловать его, но замерла: в дверь позвонили. Видимо доставщик еды, быстро, однако.