Люби сильнее
Шрифт:
– Т-ты… Ярик… Прекрати…
Не слышу ее. Громко и сипло выдыхая, резко запускаю одну ладонь под ткань. Грудь сжимаю, святоша визгливо и звучно охает. Вцепляясь в запястье, пытается оттянуть мою кисть. Без шансов.
Впечатываю ее всем телом в себя. Разрушительная сплавка. После только с мясом отрывать.
– Ярик… – скребет ногтями по руке. – Ярик… Что ты…
Я – в огне. Адском пламени.
Растянутая горловина футболки ползет вниз, оголяя плечи. Тяну ее еще дальше, пока не показываются мои собственные пальцы на торчащем соске. Сжимаю
– Пусти… Сейчас же…
Я отпускаю. Чтобы провернуть и повалить в траву.
– Ты совсем… Что т-ты делаешь? – задушенно шипит, когда к земле притискиваю.
Дергая бедра, проталкиваюсь между ними. И дальше нахрапом по всему ее телу ладонями курсирую. Не могу остановиться.
Святоша, очевидно, доходя до отчаяния, сама меня, мудака, останавливает. Яростно хлещет по щеке. Только тогда замираю в ожидании привычного: «Ярик, ты животное!». Но вместо этого она реально злится, с дрожью выкрикивает совсем иное:
– Зачем? Зачем ты пошел к ней?! Мы же… Мы… Ненавижу тебя!
Сходу понимаю, о чем, точнее, о ком речь. Но это «мы»… Как оно полосует!
Не собирался что-то из прошлого обсуждать. В принципе нет никакого желания извлекать что-либо относительно того черного и болючего «вместе». Но она вытряхивает из меня все, что только можно. Кости по-новой ломает. А я еще до бега обороты набрал. Делаю прежде, чем думаю. Нет, сейчас я вообще ни хрена не думаю.
– Я тебе ничего не должен, забыла? Сама меня послала. Вроде как предельно ясно. А дружить я с тобой, уже сто раз сказал, не намерен. Даже не заводи эту тему, блядь!
– Не должен? Так, значит? – голос стихает, сорванным шепотом выходит. – Ты же сам говорил… Мы исчезающий вид, так? Ярик… Ты меня убил! Сегодня ты снова меня убил!
– А ты меня – нет? – этим ревом больше чувств выдаю, чем могу себе позволить.
– Я тебя три года ждала! Три года! На других даже не смотрела. Верила, что ты вернешься, и все наладится. Но ты… Сволочь! Животное! Ненавижу!
Вот сейчас это и происходит… Натяжка. Детонация. Взрыв. Грудь на куски.
Ждала? Ни с кем, значит? Ждала?
Дрожит кровавая масса. Холодцом идет. Только я себя уже не пытаюсь собрать.
– Ждала? – хрипом выдыхаю и, поймав пальцами ее подбородок, не позволяю отвернуться. Не отпущу, пока не ответит. А она молчит, и молчит. Вся дрожит подо мной и упорно молчит. – Маруся… – как же трудно выговаривать эти звуки. Они, на хрен, продирают мне глотку. Вынуждают глаза слезиться от вполне реальной физической боли. – Повторяй! Ждала?
– Ждала, – кажется, что вот-вот заплачет. Может, так и надо… Я смогу ее вылечить. Пусть плачет сейчас. Она всхлипывает и зажмуривается. Пока веду пальцами по ее щекам, рвано дышит. Я – тоже. Высоким разорванным хрипом. А потом Машка открывает глаза и вновь меня гневом окатывает. – А теперь…
– Только попробуй, блядь!
– Попробую!!! Так и сделаю!
– Шею тебе сверну, на хрен. И закопаю прямо тут, под деревом.
– Вперед! Я тебя с того света достану. Я тебя, Градский, с того света… Три года не трогала. А теперь покоя тебе не дам! Ясно тебе? И плевать мне на все! Смерти я не боюсь! Ничего не боюсь. Больше ничего.
Я все это переварить попросту не способен. Живого места не оставила. Никаких, блядь, фильтров. Все прямо в душу.
– Закрой рот, – сам зажимаю ладонью, потому как она явно не собирается останавливаться. – Твою мать, Маруся, не взрывай меня! Молчи. Не смей так говорить!
Пока я ей все это вербально втрамбовываю, щипает и царапает. Завтра буду как дворовой кот после бойни. Со святошей такое не впервой. На эту хрень мне начхать. Я ее отпустить не могу. Не после того, что она сказала.
Я ее теперь никуда не отпущу, блядь.
Только вижу ведь, что святоша на грани истерики. Не ломать же ее силой, в самом деле.
Я и сам… Набросился, как скотина. Разнесло в щепки. Собрать бы теперь в кучу. Осознаю, что нуждаюсь в перезагрузке.
Рывком поднимаюсь, и Марусю следом на ноги вздергиваю. Все еще смотрит на меня, как на последнюю тварь.
– Виноват. Больше не трону. Поговорить надо. Спокойно. В дом пойдем.
Ответом служит жест, который мне в ее исполнении с детства хорошо знаком – средний палец. Хорошо, что не с двух рук.
– Не пойдешь, значит? – звучу якобы мирно и сдержанно.
Только дыхание все еще срывается.
– Конечно, нет, – выпаливает подорванным шепотом. – Теперь нет!
– Стой, – прихватываю за локоть, когда слинять намеревается. – Выдохни и подумай…
– У меня нет на тебя времени, – чеканит, не давая закончить. – Так ты днем сказал? Вот и у меня! Отпусти, – дергается в сторону.
Я отпускаю, но преграждаю путь.
– Не выслушаешь?
Глаза в глаза. И время будто останавливается. Только сейчас мы не сплетаемся, как раньше. В воздухе сцепляемся.
– Нет.
Понимаю, что не выйдет нормального диалога, пока не успокоимся.
– Когда?
– Что «когда»?
– Когда ты будешь готова говорить?
– Никогда!
– Послушай, святоша, блядь…
– Больше я тебе ничего не должна.
Она тупо обходит меня и, петляя между деревьями, чешет к калитке.
Твою мать…
Да, я виноват. Но и Маруся…
Черт возьми…
Иду за ней, но держусь на расстоянии. Она пару раз оглядывается, словно для того, чтобы убедиться, что не одна, и, не сбавляя темпа, продвигается к дому. Так и добираемся до парадного крыльца.
Я должен что-то сказать, но ничего разумного на выбросе эмоций в голову не лезет. Поэтому молчу, позволяя ей захлопнуть перед собой дверь.
Ждала… Ждала…