Любимая жена
Шрифт:
– Нет! – обиженно прервал его Пэн. Он расстроился, потому что был всецело готов; потому что тело Эвелин оказалось таким теплым и мягким, как он и мечтал; потому что от нее сладко пахло летними цветами, и сама она преисполнилась ответным желанием – счастье любого мужчины! Если бы не вмешался этот глупый пожар… ох, Пэн сейчас с удовольствием погружался бы глубоко в ее тепло и влагу. Он печально вздохнул в унисон с отцом.
– Как начался пожар? – спросил лорд Джервилл, покручинившись об упущенной возможности.
– Сам не знаю, – растерянно ответил Пэн. – Свеча, кажется, упала на пол, но как… я и не заметил.
– Хм…
– Я останусь и помогу тебе, – сказала леди Джервилл, вызвав нешуточную тревогу на лице Пэна.
Мама не купала его с тех пор как… Да он и случая такого не мог припомнить! В детстве им занимались только слуги да горничные, а повзрослев, он стал вполне самостоятельным и не нуждался в чьих-либо услугах.
– Не нужна мне помощь, сам справлюсь, – проворчал Пэн, но его жесткая интонация, кажется, не произвела на мать никакого впечатления. Она лишь улыбнулась. Весело ей, видите ли! В этом-то и заключалась трудность общения с родителями: на поле битвы у Пэна была такая репутация, что люди дрожали, заслышав его имя, а мама вот абсолютно не боялась.
– Сам, говоришь… – сухо сказала леди Джервилл, отвлекая Пэна от мысленного негодования.
Проследив за ее многозначительным взглядом, Пэн опустил глаза и чуть не подскочил, увидев свои руки. Боль прекратилась вскоре после того, как мать наложила на них успокаивающую повязку. Потом пришел отец, и Пэн, огорченный такой брачной ночью, уже ни на что не обращал внимания. Теперь он заметил, что, пока предавался горестным размышлениям, мать усердно перевязывала его. Боже милостивый, его руки были теперь как пеньки в тряпках! Ни одним пальцем не пошевелить, даже большим… Похоже, на помощь все-таки придется согласиться.
Разум яростно сопротивлялся, но тут Пэн понял еще кое-что: ванна – лишь полбеды. Хуже всего то, что с такими руками он не сможет заняться женой ни сегодня, ни даже завтра… Он с грустью взглянул на свои перевязанные «лапы», с которыми не был способен даже на простое объятие, не говоря уже о головокружительной ласке. Естественно, завершить обряд можно было в любую минуту: тогда ему придется усадить Эвелин верхом на себя или, заставив ее нагнуться, войти сзади. Но такой поступок без нежности и предварительной ласки будет унижением и болью для его молодой жены, а ему совсем не хотелось причинять ей вред. Так что продолжение брачной ночи, видимо, придется отложить… на неопределенный срок.
Эвелин открыла глаза и в замешательстве уставилась на кроватные занавески, гадая, когда они успели сменить цвет с голубого на темно-красный. Тут она поняла, что лежит не в своей кровати, и через пару секунд, проснувшись окончательно и все вспомнив, повернула голову. Рядом лежал мужчина. Ее муж, Пэн Джервилл.
Даже во сне его лицо было искажено болью. Вчера вечером, когда он вошел в комнату, она едва поверила глазам, увидев, в каком он состоянии, и поняла, что вероятность постельного обряда скорее всего отпадает. Догадки подтвердились. Когда Пэн вошел в комнату, она лежала голая, под простынями. Он встал у двери и долго смотрел на нее, пожирая взглядом, затем подошел ближе и печально посмотрел сначала на свои руки, затем на постель.
Догадавшись, что он не может справиться сам, Эвелин быстро отвернула
На этом и завершилась их первая брачная ночь. Эвелин ничего больше не оставалось, как отвернуться, но заставить себя уснуть оказалось крайне тяжело! Голова болела от мыслей о пожаре, причинившем ему боль, а ей – бескрайнее чувство вины. Также она безумно сожалела, что утратила возможность ощутить все то, что должно было последовать за теми удивительными поцелуями, которыми он возбудил ее.
Сейчас уже наступило утро нового дня. Посмотрев на мужа и увидев, что даже во сне на его лице отражалась боль, Эвелин не решилась будить его. Пусть спит сколько захочет, ибо отдых, как говорила ее мама, есть лучшее лекарство от любого недуга.
Она потихоньку выбралась из постели, обрадовавшись, что смогла сделать это бесшумно, и подбежала к сундуку, который отец притащил сюда из ее спальни.
Красное платье погибло при пожаре вместе с теми, что она планировала носить в ближайшие несколько дней. Что ж, надо покопаться и отыскать какое-нибудь другое, решила она. Сильно переживая из-за своей наготы, Эвелин схватила первое попавшееся платье – светло-коричневое, в котором она обычно занималась хозяйством. Эвелин быстро надела его и, как могла, расправила на себе, морщась от его непривлекательного вида, хотя, с другой стороны, какой бы наряд она сейчас ни взяла – все окажутся мятыми.
Махнув на это рукой, Эвелин еще раз взглянула в сторону постели и, убедившись, что муж спокойно спит, выскользнула из комнаты. Она спустилась в зал, но, пройдя полпути, остановилась на ступенях, видя, что весь замок уже, очевидно, на ногах. В зале не осталось ни одного спящего гостя или слуги. Там не было никого, кроме ее кузенов, сидевших за столом. Эвелин собиралась было повернуться и пойти обратно, но куда? В спальню нельзя – там Пэн спит, все остальные комнаты заняты. Понимая, что выход только один, Эвелин распрямила плечи и продолжила спускаться. Затем она пошла по залу, к столу, с гордо поднятой головой, надеясь, что такой вид скроет ее нежелание быть здесь.
– Что ж… – медленно произнесла Юнис. От этих слов Эвелин еще сильнее выпрямилась. – Ты совсем не изменилась.
– Не изменилась? – удивленно переспросила Эвелин.
– Угу, – сухо ответила Юнис. – Полагаю, муж твой так и не смог поваляться с тобой в постели… А мы уж испугались. В противном случае ты бы выглядела иначе.
– Юнис, ну, конечно, ничего не было, – вмешался Хьюго, пока Эвелин мысленно спрашивала себя: что должно было произойти с ее внешностью? – Иначе доказательство ее невинности свисало бы с перил.
Эвелин не нужно было объяснять, о чем идет речь. Она знала, что Хьюго имеет в виду окровавленную простыню – результат того, что муж лишает девственности свою невесту. Эвелин как-то раз была на свадьбе своей соседки и видела торжественную церемонию и все ритуалы.
– Мой муж обжег руки во время пожара, – объяснила она со всей твердостью, на какую была способна, – и пока не может завершить обряд.
– Это он тебе так сказал? – с наигранным сожалением спросила Юнис. Хьюго покатился со смеху. – Вообще-то руки здесь – отнюдь не главное.