Любимец женщин

Жапризо Себастьян

– Видно, с вами надо говорить по-другому, – произнес он нехорошим голосом. – Если вы такая дура, то вопите, вопите сколько влезет. – Он поднес мне к горлу нож. – Ну же, вопите.

Я замотала головой, давая понять, что нет, больше я вопить не стану. Тогда он бесцеремонно потащил меня в прихожую Открывая замки, он держал меня на почтительном расстоянии от двери, угрожая острием ножа.

– Умоляю, – забормотала я, – не выводите меня в таком виде, умоляю.

Он подобрал с пола распоротую подушку и швырнул ее мне. Я прикрылась спереди, придерживая ее двумя руками.

Потом он распахнул

дверь и вытолкнул меня за порог. Перья разлетались во все стороны. Меня всю пронизывал ветер с улицы, я никогда еще так болезненно не ощущала своей наготы. Свет больно ударил мне в глаза. В толпе любопытных зашептались. Я отметила с отчаянием, что толпа эта растет и солдаты с трудом оттесняют ее от ограды.

Наконец установилась абсолютная тишина.

– Эй, Котиньяк, – воскликнул беглец, – взгляните-ка сюда на нее, взгляните! Если хотя бы один из ваших засранцев, хотя бы один, слышите, на беду, проникнет в сад, знайте, вы видите ее живой в последний раз.

Ответом ему был только шум прибоя вдалеке. Я зажмурилась, чтобы не видеть всех этих глаз, в безмолвии наблюдавших за моим несчастьем, потом меня втащили назад, в тепло дома, дверь захлопнулась, замок щелкнул, меня отпустили, и я, упав на колени на пол, выплакалась всласть.

КАРОЛИНА (4)

Ставни кухни закрыты.

Сейчас, наверное, полдень, хотя не знаю.

Он позволил мне надеть комбинацию и туфли, немного причесаться. Я даже помылась под умывальником. Он отвернулся, но мог бы и не отворачиваться – мне было совершенно все равно.

Когда ему хотелось побыть одному, он запирал меня в карцер. Похоже, он проверил все окна в доме. Какая глупость! Толпа волновалась и шумела прямо за воротами у ограды. Время от времени он приоткрывал ставень и выглядывал на улицу, я не смотрела. Я их слышала. Они смеялись, переговаривались, будто пришли на представление. Притащили аккордеон, шарманку. Они запрудили улицу. Вот бы их рассовать по клеткам как зловредных животных! Трудно себе представить, но перед моим домом собрался чуть ли не весь город – мужчины, женщины, собаки, дети, старики Купальщики, что возвращались с пляжа, останавливались здесь прямо в купальниках. Появились торговцы жареным картофелем и мороженым.

В каком-то смысле это действовало на беглеца успокаивающе. Охрана только толпами и занималась. Котиньяк напрасно надрывался, пытаясь разогнать эту ярмарку, а мне было тошно, что вместо чудовища я видела рядом с собой товарища по несчастью, единственную опору.

Я пожарила то, что оставалось в морозилке. У меня со вчерашнего дня ни крошки во рту не было. Когда мы сели за стол, я увидела свою согнутую пополам вилку. С минуту наблюдала, как он ест руками, а потом и сама принялась есть точно так же.

– Вот видите, Ляжка, – проговорил он с набитым ртом, – не так уж это и трудно.

В стенном шкафу он нашел бутылку вина. Налил нам обоим. Раньше вино пила только моя помощница.

– Мне не было и семи, – продолжал он, – а я уже знал: все, что кроме киношки и аспирина называют отражением цивилизации, – сплошное рабство.

– Не называйте меня Ляжкой.

– Хорошо, Каролина. Выпейте, это вас взбодрит.

Чуть позже, когда

мы кончили есть, он тихо сказал мне:

– Я никогда не думал, что дело примет такой оборот. Сожалею, что доставил вам столько неприятностей.

Я пожала плечами. Мне было зябко даже в потемках кухни. Он прикрыл окно, чтобы не слышать шума толпы, и продолжал:

– А вы красивая, Каролина. Что бы там обо мне ни рассказывали, я не взял ни одной женщины силой, но в эту ночь я чуть было не сделал это.

– Напрасно лишили себя удовольствия, – сказала я, разумеется, с горечью.

Все горожане с сочувственными лицами перемалывали предположения о том, что он тут со мной выделывает, да не один раз, а десяток, и не как-нибудь, а с аппетитом. И тут сорока-парикмахерша не жалела красок, уж это наверняка. Я заметила, что из нас двоих он смутился больше. Опустил темные глаза и принялся что-то искать в кармане. Вытащил мятую пачку английских сигарет. Я встала, чтобы принести спички. Когда я к нему подошла, одна бретелька сползла у меня с плеча – я самую малость помогла ей сползти.

Поднесла к сигарете спичку, и моя грудь оказалась как раз на уровне его лица. Я чувствовала, что сердце у меня бьется в горле. И при каждом вздохе грудь высоко вздымается. Так и стояла я возле него и ждала, пока он закурит. Даже если бы огонь жег мне пальцы, я бы не тронулась с места. И говорить я не могла, иначе сказала бы Бог знает какие глупости, лишь бы завлечь его в спальню.

В конце концов он отстранился. И заговорил о своем решении, но совсем не о том, которому я приготовилась принести себя в жертву.

– Дождусь-ка я ночи, – сказал он мне, – а в темноте найду средство отсюда выбраться.

Я посмотрела на него долгим взглядом. Благодарным, потому что наконец от него избавлюсь, и грустным – потому что по вине обстоятельств конец этой истории таков. Поверьте, если бы он изнасиловал меня столько раз, сколько должен был это сделать по расчетам толпы на улице, я бы отпустила его и ни о чем не пожалела. Ах, если бы я могла вернуться на несколько часов назад и исправить свою утреннюю ошибку, крикнуть в окно всем этим людям, что я тут со своим любовником, – да, да, и у скрытницы директрисы есть любовник, – отправив их всех к чертям собачьим. Я уверена, что он не причинил бы мне никакого зла. Я уже не верила, что он совершил все эти преступления. Он бы подождал, пока все уляжется, и продолжил свой путь. Может быть, я во время этого ожидания даже отдалась бы ему без всяких угрызений совести Но вспять не вернешься и ничего не исправишь.

Я подняла бретельку и сказала:

– Вы можете убежать и сейчас. Я знаю как и могу показать.

Он удивленно и недоверчиво смотрел, как я открываю дверь кухни. Я дружески кивнула – пойдем, мол. Вставая, он бросил на стол нож.

Мы поднялись в спальню – я впереди, он следом, – и на этот раз мне вовсе не было стыдно. Но сердце у меня щемило, щемило от тоски. Когда мы вошли туда, я на секунду вспомнила себя такой, какой была накануне, когда стояла прижавшись к стене. И сказала:

– Вашу грязную одежду придется связать в узел и унести с собой. Они не должны знать, как вы были одеты. – Подойдя к окну, я осторожно приоткрыла ставень. – Глядите!