Любимица Лакшми

Воронина Виктория

Няня Амриты была так озабочена важностью предстоящей ей задачи, что не заметила, как сильно вытянулось лицо ее родной дочери от сногсшибательной новости. Но Уна даже предположить не могла, что известие о свадьбе подруги может расстроить Гиту. Девушки всегда жили как сестры и делили общую радость и горе пополам.

Гита осталась одна, чувствуя, как растет ее внутреннее смятение. Ее желание помешать свадьбе Сандипа и разлучницы Амриты все возрастало, но как это сделать она себе не представляла. Что поможет ей разлучить молодых людей, если они предназначены друг другу самой судьбой, ведь карму невозможно изменить. Но дочь Уны захотела проверить так ли это и не упустить случая повернуть ситуацию в свою пользу.

Не догадываясь о душевных терзаниях отвергнутой Гиты, все обитатели поместья и деревни дружно готовились к свадьбе,

радуясь за молодую чету и предвкушая большой всеобщий праздник. В поместье соорудили особую конструкцию-шатер, приносящую счастье, в которой должна была пройти свадебная церемония. Слуги весь обширный двор разукрасили гирляндами цветов и красочными бумажными фонариками. Уна пригласила искусных поварих из деревни для приготовления многочисленных блюд свадебного стола. А Амрита после объявления помолвки согласно обычаю перестала выходить из своих покоев, и дом заполнили молодые девушки и женщины всей округи. Они угощались сладостями, пели веселые песни и танцевали, развлекали невесту, уговаривая ее не бояться брачной ночи и радоваться будущей замужней жизни. Амрита с мягкой улыбкой выслушивала их речи. У нее не было страха перед совместной жизнью с Сандипом, напротив, в ней крепла уверенность, что их брак будет полон нежности и любви. Она не видела, как вокруг нее проходил сангит – предсвадебный девичник, но ей легко было представить его по детским воспоминаниям свадьбы двоюродной сестры своего отца, которая выходила замуж за сына судьи из штата Пенджаб. Госпожа Парвати взяла ее совсем крошкой на эту свадьбу наравне с сыном и невесткой, учитывая то обстоятельство, что внучка была для своего возраста очень послушной девочкой и никогда не шалила. И девочка ее действительно не подвела, вела себя примерно. Амрите тогда показалось, что она попала в дивную и очень красочную сказку, полную музыки, песен и смеха и она, затаив дыхание, наблюдала за тем, что происходит вокруг. Около сотни молодых девушек в разноцветных сари танцевали и веселились около журчащего мраморного фонтана, напоминая собою быстрых рыбок мелькающих в большом аквариуме. Все гости вокруг на свадьбе были одеты в свои лучшие одежды, но красивее всех оказалась юная невеста. Амрите навсегда врезалась в память искусная роспись хной на теле ее двоюродной тетушки Кумари, изображающая птиц с цветами. Эта свадебная роспись – мехенди – до того понравилась малышке, что она решила сделать себе в день своей свадьбе точно такую же. Теперь ее мечта приблизилась к осуществлению, когда ее нянюшка Уна спросила, какую роспись она пожелает нанести себе на тело.

– Уна, не нужно никаких геометрических фигур. Нарисуй мне со своими помощницами цветы календулы и фазана-трагопана среди них, - попросила она.

– Я не сомневалась, Рити, что ты захочешь, чтобы тебя покрывали любимые цветы нашей богини, - расплылась в улыбке ее пожилая няня, называя свою воспитанницу ее детским прозвищем, и велела дочери: - Гита, приготовь хну и краски для росписи.

Девушка вышла, собираясь выполнить повеление матери, но ревность к Амрите до того измучила ее сердце, что она, хотя и крепилась несколько минут, но все же не могла удержаться от того, чтобы не упустить подходящий случай изуродовать соперницу. Хну она тщательно развела вместе с концентрированной серной кислотой, предварительно обезопасив лицо плотным платком. Не заметив как изменился цвет в темной посуде, ревнивая дочь Уны понесла горшочек с краской в спальню Амриты. Роспись должна покрывать все тело, и это означало, что внешность ее удачливой соперницы будет навсегда испорченной. Гита поставила горшочек на спальную тумбочку и начала, затаив дыхание ждать момента, когда ей можно будет приступить к работе. Но Уна с другими мастерицами задержалась с делом, обсуждая все сложности узора. По мере того, как шло время у Гиты уменьшалась решимость расправиться с избранницей Сандипа. Ведь она пережила столько радостных минут, дружа со своей ласковой подругой, что этого невозможно было позабыть. Да еще собачка Амриты Бабли стала подозрительно смотреть на нее, словно догадываясь о ее преступных намерениях, отчего Гите сделалось окончательно не по себе.

Пока Гита терзалась сомнениями, ее мать окончательно определилась с узором свадебного мехенди и подозвала к себе дочь поближе. Девушка взяла ядовитую краску в свои руки и нерешительно сделала шаг вперед, еще не зная как ей поступить. Тут Бабли оглушительно лая, накинулась на нее. Гита от неожиданности воскликнула: «Ой!», и выронила посуду из своих рук.

– А ну проказница, пошла отсюда! – строго прикрикнула Уна на собачку, выгоняя ее из комнаты, а Гите попеняла: - Какая же ты неловкая, дочка!

– Простите, матушка! – пробормотала Гита. Она надела резиновые

перчатки и тщательно начала убирать разлитую на полу ядовитую смесь.

Раскаяние дочери смягчило Уну, но больше она не пожелала доверить ей дорогостоящую хну для мехенди и отправилась за ней сама в сопровождении двух своих помощниц, громогласно удивляющихся неловкости прежде расторопной Гиты.

Дочь Уны после их ухода продолжила свою уборку, находясь в самом подавленном состоянии духа. Амрита, чутко уловив по частому дыханию огорчение подруги но, не догадываясь об ее истинной причине, протянула руку в ее сторону и мягко сказала:

– Гита, не расстраивайся. Не стоит разлитая хна твоей печали.

В душевной простоте Амрита еще приписала подавленность подруги тому обстоятельству, что та так и не устроила свою судьбу до сегодняшнего дня. Они обе думали, что бойкая и веселая Гита первая выйдет замуж, но судьба почти всегда опрокидывает расчеты людей, у нее свои планы на их счет.

Гита взглянула в сторону Амриты, и ее участие показалось ей настолько искренним, что она растрогалась и бросилась в объятия Амриты со словами:

– Прости меня, Рити, я так перед тобою виновата.

– О, я уже сказала тебе, что испорченная хна не стоит того, чтобы из-за нее расстраиваться! – воскликнула Амрита. По сердечности ее голоса Гита поняла, что Амрита простила бы ее, даже если узнала о планах ее изувечить, но у нее не хватило духу сознаться подруге в своих злых умыслах против нее. Она только покаялась про себя и приняла твердое решение больше не вредить Амрите, благословляя при этом богиню Лакшми, чье незримое вмешательство вновь спасло ее подругу. Гита поняла, что если бы что-то непоправимое случилось с Амритой, да еще по причине ее глупой ревности ее сердце разорвалось бы от горя.

Вернувшиеся с приготовленной хной Уна и две мастерицы на этот раз благополучно расписали тело невесты чудесными узорами свадебного мехенди и Амрита с мечтательной улыбкой начала ждать того счастливого момента, когда брахман навсегда соединит ее с любимым возле брачного костра. Она непрестанно думала о Сандипе, желая знать, где он и что с ним происходит, и очень скучала по нему. К ее огорчению, он ни разу не навестил ее и даже не подошел к балкону ее спальни, чтобы порадовать звуками своего чудесного голоса. Похоже, Сандип был занят, и Амрита терялась в догадках, что могло его держать вдали от нее.

У молодого каскадера в самом деле не оказалось лишнего времени для своей невесты - все свои усилия он направил на то, чтобы усыпить бдительность злодеев, заказавших ему погубить Амриту. Меньше всего ему хотелось, чтобы кто-то из их зловещей троицы прибыл в поместье в самый неподходящий момент - на его свадьбу. Он наплел кучу небылиц и Шьямалле, и ее мужу вместе с господином Раваной, и, воспользовавшись моментом хладнокровно записав при этом все телефонные разговоры с ними для полиции в качестве неопровержимого доказательства преступных умыслов своих собеседников. Инспектор Чанд похвалил его старания и сказал, что эти записи послужат неопровержимым доказательством в суде, но хорошо бы дождаться следующего неосторожного шага со стороны злоумышленников для получения законного основания на их арест. Сандип согласился с этим доводом, пообещав раздобыть новые доказательства, и потом позвонил своей матери с сестрами. Он очень хотел видеть их на церемонии своего бракосочетания с любимой девушкой, но присутствие его семьи не было безопасно в поместье Бали и делало его еще более уязвимым перед лицом преступников, злоумышляющих против Амриты. Поэтому Сандип ограничился сообщением матери о своей женитьбе по мобильному телефону и пообещал ей познакомить с его женой, когда для этого настанет подходящее время.

Покончив со всеми переговорами, Сандип вдруг вспомнил перед самым днем свадьбы, что у него нет самой главной вещи, без которой ни один индийский жених не отправится к своей невесте – брачного ожерелья мангалсутры. Это украшение он должен надеть на шею своей жене возле свадебного костра в знак их обоюдной любви, верности и вечного взаимопонимания. Мангалсутра – «нить судьбы» - окончательно соединяла молодоженов перед лицом вечности, и без нее никак нельзя было обойтись. И молодой человек заметался по деревне, не зная, что ему делать. Конечно, мангалсутрой могла служить любая заговоренная брахманом нить, декорированная черными и желтыми бисеринками, но Сандипу казалось, что ему нужно преподнести Амрите более достойное украшение в знак искренности его нежных чувств к ней. Он пробовал было расспросить няню Амриты, можно ли где-нибудь поблизости в округе купить золотое брачное ожерелье, но Уна только сокрушенно покачала головой: