Любимых убивают все

Хэгг Сабрина

– Я знаю. Просто тебе повезло, что я люблю и – самое главное – умею готовить.

Йенни застенчиво глядела то на свои замершие сложенные вместе руки, то на надпись «Парк Юрского периода» на черном худи Акселя.

– Везет же твоей маме, – улыбнулась она. На слове «мама» Аксель поджал губы, из-под слегка нахмуренных бровей метнул в сторону тоскливый взгляд. – Меня практически невозможно заставить готовить. Каждый раз, когда я умудряюсь сотворить что-то… ну, ты знаешь… съедобное, то я заношу это событие в список личных подвигов.

Аксель беззвучно рассмеялся и полез в один из кухонных шкафов за пачкой спагетти.

– Слушай, если я все равно

не нужна тебе здесь… Скажи, пожалуйста, где я могу поставить свой компьютер на зарядку?

– Ну, во-первых, ты всегда мне нужна, – с доброй иронией ответил Аксель. – А на зарядку ноутбук можешь поставить у меня в комнате. Вещи свои тоже спокойно можешь там кинуть. Первая дверь слева после гостиной.

– Спасибо. Я скоро вернусь, раз уж я тебе «всегда нужна».

Йенни вышла из кухни, легким шагом ступая по деревянным половицам.

Дверь в спальню Акселя узнать было нетрудно – в глаза сразу бросилась ярко-красная табличка: This room is a disaster area [12] . Йенни бесшумно надавила на ручку и вошла в комнату. Она казалась обманчиво просторной из-за белоснежных стен и высокого потолка. Справа от двери находилась двуспальная кровать, застланная белым постельным бельем.

На первый взгляд ничего особенного в комнате не было. Но стоило Йенни приглядеться повнимательнее, и она обнаружила кипу изрисованных листов на поверхности письменного стола. В основном Аксель изображал героев комикса, о котором она никогда не слышала. Скорее всего, он придумал его сам.

12

«Эта комната – зона бедствия» (англ.).

Поддавшись любопытству, Йенни подошла к столу вплотную и склонила голову, рассматривая рисунки. На ближайшем из них был изображен обнаженный юноша, похожий на одну из тысяч дистрофичных, болезненно изломанных фигур с полотен Шиле [13] , рухнувший на колени, вцепившийся намертво руками в волосы. На его лице белели пустые безумные глаза, чернела резкая полоска напряженного рта. Фон составляла десятки раз продублированная надпись: «Обнуленный смертью герой». На рисунке рядом этот же юноша прижимал ладони к кровоточащим ушам и, лежа ничком на земле, ногами отбивался от кляксоподобных черных силуэтов в жутких ритуальных масках. В выноске была лишь одна фраза: «Верните мне мою тишину».

13

Эгон Шиле – австрийский живописец и график, один из ярчайших представителей австрийского экспрессионизма. Ученик Густава Климта.

Это был тот самый момент, когда следовало отвернуться, сделать вид, будто ничего не видел. Но Йенни продолжала вглядываться в лицо на рисунках, в уверенные и стремительные линии его образовывающие. Она одними губами повторяла: «Обнуленный смертью герой», и чем глубже вонзались эти слова в сознание, тем страшнее ей становилось глядеть на рисунки.

Но сильнее того страха был обрушившийся на нее стыд. Ей стало совестно за то, что она увидела, за то, что не сумела вовремя отвернуться. Йенни понимала, что Аксель никому не собирался показывать этих работ, и оттого не могла не испытывать чувства вины перед ним.

Подняв наконец взгляд с рисунков, она наткнулась на фотографию

в стеклянной рамке. Снимок стоял на самом краю стола, робко спрятавшись за разбросанными повсюду листами бумаги, тетрадями и учебниками. Йенни дрожащими пальцами дотронулась до холодного стекла и провела невидимую линию от верхней грани фото к нижней.

Судя по всему, снимок сделали во время одной из семейных вылазок на пляж. Акселю там было всего тринадцать или четырнадцать. Его влажные волосы кучерявились, песочными волнами спадали на лицо, а насыщенно-красные обветренные губы расплылись в широченной улыбке. На загорелой коже мальчика, точно крохотные драгоценные камушки, сверкали прозрачные капли. Аксель стоял в одних шортах, обняв рукой старшего брата. На лице второго юноши сияла добродушная улыбка, и он щурился от нещадно палящего солнца. За мальчиками стоял их отец, на вид лет пятидесяти, и над чем-то смеялся, глядя прямо в объектив. Его блестящие, радостные глаза были одного цвета с бутафорской синевой неба, виски тронула легкая седина.

В двух шагах от радостной троицы застыла вполоборота девушка. Ее белоснежное платье до щиколоток развевалось на ветру, руками она придерживала соломенную шляпу с широкими полями, что скрывала глаза. Тонкие губы Флер, сестры Акселя, были изогнуты в легкой улыбке.

От фото веяло соленым запахом моря, свежестью бриза и безграничным, ускользающим счастьем. Йенни с минуту не могла от него оторваться. Ее брови жалостливо сошлись на переносице, в глазах заблестели слезы.

Пересилив себя, Йенни наконец отвела взор в сторону и сделала маленький шаг назад. На стене справа она увидела плакаты Pink Floyd и Metallica. А под ними пристроилось огромное кресло-мешок синего цвета, на котором лежала раскрытая книга, перевернутая обложкой вверх. «Невыносимая легкость бытия», – проговорила Йенни про себя. В углу комнаты она заметила черную акустическую гитару, гордо красовавшуюся на отполированной металлической стойке.

Нужная ей розетка обнаружилась возле кресла. Быстро поставив на зарядку ноутбук, Йенни вышла из комнаты, предварительно обведя ее печальным задумчивым взглядом.

Аппетитный запах жареного бекона уже витал по всему дому.

– М-м-м… какой аромат, – прокомментировала Йенни, появившись в дверях кухни.

Аксель посмотрел на нее и улыбнулся.

– Все для тебя. Если хочешь есть, перекуси печеньем. Даже не прошу не наедаться перед ужином, потому что в случае с этим печеньем это невозможно.

– Я лучше потом. У нас же тут карбонара намечается! Тебе помочь чем-нибудь?

– Нет, я почти закончил. Слушай, тебе больше нравится классический вариант или вариант со сливками? – спросил Аксель, натирая пармезан в голубую чашку.

Йенни встала рядом, оперлась руками о столешницу. Она молча наблюдала за уверенными движениями Акселя. Он выглядел таким серьезным и сосредоточенным, что Йенни не смогла сдержать улыбки. Боковым зрением Аксель заметил это, и уголки его губ тоже приподнялись.

– Я больше люблю со сливками. Правда, не дай бог это услышит хоть кто-то из моих знакомых-итальянцев. – Йенни задумчиво покрутила в руках упаковку двадцатипроцентных сливок. Вскоре Аксель забрал ее для готовки. – Мне кажется, по степени тяжести этот грех идет сразу после пиццы с ананасами.

– Нет, ну пицца с ананасами – самое настоящее извращение! Даже для меня!

– Наверное, я с тобой соглашусь. Хотя, знаешь, Луи вот любит пиццу с ананасами. Он даже пытался убедить меня, будто это вовсе не так уж и по-извращенски.