Любимый (м)учитель
Шрифт:
Вероника Соболева, ужасно расстроенная и её брат рядом, ужасно злой. Девчонка не то плакала, не то только-только прекратила, она была трогательно-испуганной и почти воинственной при этом. И при всей ненависти к женским слезам, Егор никак не мог оставаться спокойным.
Он протянул руку и прежде чем кто-то что-то понял, как котёнка за шкирку, подтянул к себе Веронику и крепко обняв, скрыл от Влада. Теперь из захвата его рук была видна только рыжая копна волос.
— Это всё из-за тебя! — прорычал Влад, не глядя на сестру. Он будто и не обратил внимания на этот собственнический жест и даже не стал ему противиться.
—
— Она постоянно страдает! Она, блин, подралась!
— Да, — просто ответил Егор, не сопротивляясь Владу, который изо всех давил своей негативной яростной энергией.
Егор только уткнулся в волосы Вероники, как опиумный наркоман, видящий цель и не видящий препятствий. Он хотел сейчас обнимать Соболеву и вдыхать запах её волос, кайфовать от этого и не обращать ни на что внимания. Он хотел «потреблять», и если для этого нужно её жалеть, а брата её слушать — хорошо. Пусть так.
Эта метаморфоза, эта новая сторона натуры Егора пугала, и он пока анализировать её не хотел.
— Мне нечего тебе сказать. Я постараюсь не допускать больше таких глупостей. Но она со мной. И я с ней честен — это я обещаю и за это ручаюсь.
— Честен? — Влад нахмурился и уставился на мужчину, держащего его сестру.
— Что-то не так? Я планирую быть честным. Вероника согласна на это. Иванова — это проблема, да, но твоя сестра захотела решить её самостоятельно. Она… не маленькая.
— И ты этим пользуешься? — Влад нападал.
— Не слушайте, — тихий голос Вероники отвлёк двух громкоголосых мужчин. Она подняла голову и посмотрела Егору в глаза. Облизнула сухие губы и улыбнулась.
— Вы же знаете…
Она не успела договорить, а он почему-то кивнул.
— Знаю. Не парься… Меня не напугать разъярённым Тибальтом.
Примечание:
Почему им двоим,
Тем, кто мною любим,
Превращать жизнь в войну
Почему, почему?
"Как жаль" — Мюзикл "Ромео и Джульетта" — ария Джульетты
=А на меньшее я не согласен.*
Когда Влад ушёл — стало тихо. Он уходил с шумным хлопком двери, выставив руку и заявив, что Вероника всё будет расхлёбывать сама.
— Переживаешь? Или настолько сумасшедшая, что считаешь, это нормальным? — Егор убрал волосы с её лица и погладил круглые милые щёки.
Синяки почти сошли и казались только тенью прошедшей беды, и лицо будто становилось всё более прекрасным с каждым днём. С каждым утром оно свежело и светлело, оттого привязанность к этому образу становилась всё сильнее. Егор будто каждый день влипал всё сильнее, пока Вероника на его глазах расцветала.
— Он меня поймёт. Когда пройдёт всё это… Когда синяки заживут, когда… Иванова успокоится.
— Или я её грохну, — смех Егора заставил Роню поднять голову. — Не обольщайся, милая. Не от огромной любви. Просто… бесят такие… комары, как Иванова.
Не от огромной любви.
Роня засмеялась и уткнулась лбом в его грудь. Ну неужели можно быть таким ослом? Отрицать раз за разом что-то, а потом всё равно быть вот таким
Он предложил ей поехать куда-то на выходные, но добавил, что это просто потому что скучно в городе. Он налил ей вина, он смотрел на неё не отрываясь, подперев щёку кулаком. Он слушал её, не отвлекаясь, улыбаясь. Как получивший еду и тень хищник, наслаждался бы долгожданным отдыхом.
— Егор, а вы… были женаты? — спросила Вероника.
Они всё так же сидели за столом, даже не держались за руки. Почему-то хотелось не трахаться, а любоваться. И любовались же, до странного долго и вдумчиво. Егор отмечал всякие глупые мелочи, как она нос чешет, как волосы за ухо убирает, какие у неё губы и какая кожа, и какие глаза, хоть ни за что бы и не назвал их цвет и даже не обрисовал бы её портрет. Вероника же и так его хорошо знала, она ловила его реакцию на себя. И это было интересно, это было необычно, видеть как предмет твоей любви — клюёт на тебя.
— Нет, — он пожал плечами, расслабленно откинулся на стуле и сделал глоток вина.
— Почему?
— А должен?
— Вы… привлекательны, — тихо сказала она. Без стеснения, просто факты и он даже не чувствовал лести.
Он казался Роне самым красивым и в голову ей прийти не могло, что кто-то думал бы иначе. Егор был классически хорош, симметричен. И всё что было в нём плохого, всё что могло у другого показаться минусом — тут было ужасно к месту. Он не был мускулист, но крепкое тело не было отвратительным или красивым, и в этой не раздражающей обычности, таилось что-то жутко привлекательное. У Егора были неопределённого цвета волосы, не то рыжеватые, не то каштановые, не то совсем тёмные. Но они были мягкими и так красиво падали на лоб, что казалось будто кто-то его такого милого нарисовал подчиняясь собственной прекрасной фантазии.
И его глаза, и его чёткие красивые брови, и подбородок и скулы — всё Роне казалось не идеальным, но таким привлекательно-родным. И она понимала, что его наглый уверенный взгляд и острый язык — работают хлеще сексуальной щетины.
Она влюбилась с первого его колкого слова.
Ему потребуется время, родная.
— Этого достаточно?
— Вы хороший куш! — она засмеялась, а он расхохотался.
— Куш? Ну да… историк! Тоже мне.
— Ну все знают, что вы супер-звезда. Ну так что?
— Да не хотелось. Зачем? Нет, было, не спорю. Были какие-то девчонки… как-то всё вертелось, но всегда случалось что-то…
— Измены?
— Нет, — он взъерошил волосы и подлил в оба бокала вина. — Друзья женились. И всякий раз после — я расставался. Смешно было, только твой друг женится, ты на это смотришь и… как отрезает. Или вижу, что девчонка рядом со мной недостаточно хороша для брака, или понимаю, что так как у друга не хочу. Жёны друзей были или стервы или супер-крутые девчонки. Смотрел я на это и понимал, что с первыми ничего общего иметь не хочу, а вторые… таких ещё найти надо, а на меньшее я не согласен. В общем! А потом стал старше. Появилась квартира, собака, работа, быт. И стало много возможностей, и стало много каких-то странных подруг… как Иванова. Я к ним как-то сразу не прикипал. Не скучал. Зачем тогда всё это? Если с ними неспокойно. И уже «как у друзей» не хотелось. Просто понял, что мне и так хорошо.