Любимый (м)учитель
Шрифт:
А Егор Иванович был мужчиной умным, сообразительным и Веронику Соболеву удивлял. Хотя казалось бы… чурбан чурбаном. Интеграл бездушный.
Вероника Соболева шла по заснеженной, впервые за эту осень, улице и куталась в пальто. Снежинки оседали на поля её чёрной твидовой шляпы, а по лицу катились слёзы. Романтично.
Это могло бы стать кадрами из какого-нибудь клипа на красивую песенку.
Вероника шла долго, и радовалась, что ночь хоть и снежная, но тёплая. Она бы прошла ещё сто тысяч киллометров.
Егор
Вот сейчас он смотрел ей вслед, сжимал кулаки так, что ногти вонзались в кожу, а хотелось догнать, раздробить дурочке каждую косточку, прогрызть шею, вытрясти всю дурь…
И надо же было из всего ВУЗа, именно эта “звезда” ему досталась! Самая ненавистная.
Ненависть Волкова к Соболевой брала своё начало ещё на её первом курсе. Он плохо запоминал имена и фамилии студенток, они часто крутились рядом, и что-то подсказывало, только из-за пресловутого “запретный плод сладок”, “студентка и преподаватель”, “разница в возрасте”, “влюбиться во властного героя” и тд. и тп.
Но вот Веронику Соболеву запомнил навсегда… занятно, но вспоминая теперь самого себя пару месяцев назад, он не верил, что вот так всё сложилось.
Егор её не догонял, просто шёл следом. А Вероника не убегала, только немного опережала.
— Звезда, блин! — окликнул он, наконец, когда улица взяла и закончилась, превратившись в набережную. И спускаясь по ступенькам к красивой прогулочной площадке, Вероника заскользила на своих каблуках, готовая тут же распластаться.
— М… н… — промычала в ответ. Егор еле успел её поймать, а она выдернула руки и пошла дальше.
Остановилась у парапета и вцепилась в него обеими руками, точно могла и тут упасть.
Егор скрестил руки на груди и стал ждать.
— Чего вы ждёте? — спросила она.
— И чего ты сбежала? Там только… торт вынесли, — спросил Егор.
— Потому что вы… — начала она и не договорила. Сделала ещё шаг вперёд и уткнулась лбом в ледяной парапет, а потом упёрлась в него подбородком.
— Что я? — он к ней подошёл поближе и хотел было обнять, но не решился. Отдёрнул руки.
— Какая ты глупая, Вероника, — он говорил не то просто тихо, не то почти шёпотом. — Ты очень глупая…
Она закрыла глаза и вздохнула.
— Вы всегда мне это говорили, — ответила ровно. Очень спокойно.
И как укротитель, медленно он сделал к ней шаг, встал за её спиной и тоже взялся за парапет, чтобы ей уже некуда было от него деться.
И выдохнул с облегчением, когда она не дёрнулась и не вывернулась. Даже чуть прислонилась к его груди спиной, но это могло быть просто фантазией.
Егор снял её шляпу и положил на бетонную лавочку, рядом с которой они стояли. Теперь можно поцеловать её макушку. Но позже, ей нужна
— И буду говорить. Всю жизнь это слушать будешь… — поцеловал. Пусть дыханием, словами, но она почувствовала — это точно. Потому что вздрогнула.
— Вы в это верите? — спросила она. — В белое платье… в навсегда…
— Я удивлён, что ты не веришь, — улыбнулся он.
— Вы думали, что если я столько по вам страдала, то наверняка верю? Я месяц назад была готова просто оказаться на месте Ивановой, которую вы целовали в аудитории на столе. Просто на один раз… Лишь бы узнать как это. А вы мне предлагаете это…
— Что тебя пугает?
Егор осторожно отнял руки от перекладины и опустил на её замёрзшие пальцы. И от этого касания будто ниточка магии, протянулась между ними невесомая, прекрасная связь. Она мурашками прошлась по телам, теплом сконцентрировалась в груди, свилась там змейкой и стала нагревать кровь.
Как всегда.
— После радости неприятности по теории вероятности…
— Кто тебе это сказал?
— Надежда Ивановна… Учительница английского, — ответила Вероника и Егор её тут же решил обнять, потому что внутри всё перевернулось, перекрутилось.
— Какая ты… глупая… Ты и правда в это веришь?
— Да. Верю. После радости неприятности. Ясно? Всегда.
— Проверяла?
— Проверяла.
— А у двоих неприятности не случаются? Сразу? Ну там… в горе и в радости и всё такое?
— М-м… — промычала зажатая в капкан Вероника.
— Не мычи. Давай ты просто перестанешь думать много. И заморачиваться. Я хочу, чтобы ты это дело прекратила. Мы же договаривались, да? Ты — моя. Я может порой не самый умный, но ты прям капец, звезда, выдаёшь тут… Расслабься. Неприятности, так неприятности. Сбежим в глушь. В халупу нашу.
— Вы хотите сейчас мне разом мир целый пообещать?
— Да, а ты сбегаешь.
— За что?
— Ну просто… почему нет? — рассмеялся он. От холода, от того, как красива чёрная вода в которой тонули снежинки, встречая свою смерть, от Вероники, от их разговора — Егора будто била крупная дрожь, а может и правда сотрясал тело смех.
— Вот так просто?
— Просто… — кивнул он и развернул Веронику к себе лицом.
У неё размазалась тушь, волосы спутались, помаду съела. Жуть одним словом.
— Чего? — нахмурилась она.
— Ничего… Ты ужас какой-то просто… ненавидеть тебя было проще, чем любить, веришь — нет.
— А-а-ай, опять вы, — промычала она и отвернулась, снова обратившись к воде, а он в свою очередь рассмеялся.
— Да ладно, ладно, я шучу же.
— Я ужас? Я-то? Не вы??
— И я ужас. И ты ужас. А дети какие будут, с такими-то ужасными генами!
— Вы сущее мучение, ну какие дети? Какое “навсегда”?
— Ты такая интересная, конечно! А в любви мне кто признавался тогда, в машине? — весело спросил Егор.