Любимый ученик Мехмед
Шрифт:
Андреас с беспокойством ждал очередного урока, поскольку помнил, что в прошлый раз дал своему ученику совет, и ученик обещал этим советом воспользоваться. Учитель не знал, сможет ли Мехмед сделать всё правильно и угодить мулле. «А если не сможет?» — спрашивал себя грек, ведь последствия ошибки несдержанного принца могли сказаться на занятиях греческим языком. Мехмед наверняка возложил бы вину за собственный провал на своего учителя-советчика.
Андреас не боялся услышать от ученика резкие слова — и так достаточно наслушался —
Вот почему, ещё только войдя в класс и видя, что ученик сидит спиной к дверям, молодой грек очень огорчился. «Дело плохо», — сказал он себе, а затем служитель закрыл двери класса, принц услышал этот звук, обернулся к учителю, и Андреас впервые за то время, что занимался обучением наследника престола, увидел в глазах у своего ученика слёзы.
Молодой грек мысленно приготовился услышать о себе столько оскорбительных слов, сколько не слышал за всю жизнь, но Мехмед ничего такого не сказал. Четырнадцатилетний принц вскочил, подбежал к учителю, обнял его так крепко, что Андреасу стало трудно дышать, и уткнулся лицом ему в грудь.
— Учитель… учитель… — повторял ученик, захлёбываясь рыданиями.
Тюрбан с его головы свалился, и оказалось, что у турецкого принца под тюрбаном прячется пушистая тёмно-рыжая шапка, но это была не шапка, а собственные волосы Мехмеда, которые, наверное, могли бы завиваться колечками, если б были острижены не так коротко.
Помня, что спину мальчика трогать нельзя — слишком больно — Андреас пальцами правой руки зарылся ему в волосы, а левую положил Мехмеду на шею:
— Прости меня, мой ученик. Как видно, я дал тебе плохой совет. Прости меня, — с искренним состраданием проговорил учитель и не знал, что ещё добавить. Андреас готовился признать, что совершил педагогическую ошибку. Не следовало так рисковать. Не следовало пытаться исправить успеваемость своего ученика сразу по всем предметам, а не только по греческому языку. Не следовало торопить события. Возможно, имело смысл самому поговорить с муллой? Правда, Андреас даже сейчас не представлял, как смог бы убедить этого жестокого человека отложить палку хоть на время.
— Прости меня, мой ученик. От моего совета стало только хуже, да? — проговорил учитель, но Мехмед, шмыгнув носом, вдруг сказал:
— Учитель, тут не твоя вина.
— Что? — Андреас не ожидал, что этот четырнадцатилетний мальчик окажется таким взрослым, то есть способным взять на себя ответственность за собственный поступок, даже совершённый по чьему-то совету. Лишь взрослые люди считают себя полностью ответственными за свою судьбу, да и то не все. Некоторые в этом смысле остаются вечными детьми, до самой старости обвиняя в своих бедах кого угодно, только не себя.
— Ты не виноват, учитель, — повторил Мехмед и, взглянув на Андреаса, в очередной раз заставил грека
— Тебя били, мой ученик? Сколько раз ударили?
— Шесть, учитель, но я сам виноват. Нельзя исправить все ошибки за один урок. Помнишь, ты говорил так? Я согласен. Нельзя.
— И в чём же состояли твои ошибки с муллой? Расскажи мне, — попросил Андреас, мягко отстраняя мальчика от себя и призывая сесть.
Мехмед послушно отстранился, сел и начал утирать остатки слёз рукавом кафтана, на этот раз синего. Наибольшая часть слёз уже успела впитаться в учительский кафтан — как всегда светлый и маркий — но к концу урока эти мокрые пятна обещали высохнуть.
Затем Андреасу пришлось подождать, пока принц вернёт на место свой тюрбан — заново намотает на голову — и только после этого следовало задать повторный вопрос:
— Расскажи мне, мой ученик, в чём, по твоему мнению, состояли твои ошибки. Пусть я не знаю арабского языка, но всё равно попробую понять.
— Дело не в арабском, учитель, — ответил Мехмед. — Я начал совершать ошибки раньше, чем начал учить арабский.
— О чём ты говоришь?
— Я с самого начала был не очень послушным… — принц помялся, — то есть совсем не послушным сыном. Я грубил и дерзил своему отцу. И всем вокруг тоже дерзил. И все привыкли, что я такой. Поэтому теперь, даже когда я не такой, то есть если я просто не согласен и говорю об этом без дерзостей, на меня продолжают сердиться, потому что привыкли так делать за много лет. Поэтому мулла не перестанет сердиться, если я что-то выучу хорошо.
— А ты выучил?
— Да. Я выучил большую длинную суру. Хорошо выучил. Почти всю ночь учил и выучил. Но я сказал мулле, что учил не ради его похвалы, а ради овладения знанием, а он решил, что это дерзость, и рассердился. А если я снова что-то выучу хорошо, он всё равно сердиться не перестанет, потому что увидит, что я опять учил не ради него. Коня, который скачет во всю прыть, нельзя сразу остановить. Вот и с муллой так, и со всеми остальными будет так, даже если я начну учить. Все продолжат сердиться, потому что привыкли считать меня дерзким.
— Я не сержусь, мой ученик. Помни об этом. Я не сержусь, — сказал Андреас и, протянув руку, потрепал мальчика по плечу. — Я нахожу прекрасным, что ты пытаешься исправить свои ошибки, даже очень старые.
Следующая минута прошла в молчании. Каждый думал о своём. Вернее, ученик думал о чём-то, а учитель пытался угадать его мысли: «Я дал ему необдуманный совет, а этот мальчик по-прежнему доверяет мне. Почему?»
Меж тем Мехмед глубоко вздохнул и произнёс:
— Учитель, можно, мы сегодня не будем заниматься греческим? Я устал. Очень устал.
— Тогда давай просто поговорим, — предложил преподаватель.
— О чём? — спросил принц.
— О чём угодно, но на греческом языке.
— Учитель, я же не говорю, — грустно произнёс Мехмед. — Мне не хватает слов.
— А ты скажи что-нибудь простое, — ободрял учитель. — Можешь даже вставлять в свою речь турецкие слова, если не знаешь подходящего греческого слова. Просто попробуй поговорить. Вырази свою мысль. Любую.