Любить, чтобы ненавидеть
Шрифт:
— Но Катя говорила мне, что вы предали ее, выбрали между бизнесом и ею ваш бизнес… — с сожалением в голосе сказала Елена Андреевна.
— Я?! Предал Катю? Да в ней вся моя жизнь, с первой встречи, с первой минуты, с первого разговора! Не знаю, почему она не поняла меня, не поверила… — и Андрей стал рассказывать все, как оно было на самом деле, со всеми подробностями, со всеми сложностями, преодолеть которые он намеревался, не вводя Катю в детали задуманной операции.
— Почему же вы не рассказали всего этого ей? Она не могла не понять — вот мы ведь с Леночкой, люди далекие от бизнеса,
— Рассказать по телефону? Вы просто не знакомы с подобными операциями, поэтому полагаете, что можно вот так вот снять трубку и все рассказать. Я и сейчас решился изложить суть дела только лишь из абсолютного доверия к вам. Такие вещи по телефону? Это самоубийственно, все равно что идти во весь рост на стреляющее оружие, никаких гарантий, что у вас лишь один собеседник.
— Простите мою тупость, — вновь вступила в разговор Елена, — я не могу понять, какая связь между вашим разводом и биржевой игрой?
— Видите ли, — начал терпеливо объяснять Андрей, — биржа — механизм очень тонкий, чувствительный, капризный и моментально реагирует на любые изменения в политике, в экономике, на любые, даже непроверенные, слухи и сплетни. Мой развод, даже не развод, а только начало бракоразводного процесса, тут же аукнется потерей моего бизнеса — полностью на все сто процентов. Этим уже пригрозил мне Аркадий Семенович. Но не страх расстаться с ним меня беспокоит, а то, что подобная сенсация — Бурлаков выставлен из дела, как приблудный пес! — немедленно станет достоянием всех деловых людей в городе. И тогда, потеряв не только филиал фирмы, но и престиж делового человека, я уже никогда не смогу не только рассчитывать на успех в биржевой игре, но даже вернуть свои деньги, вложенные в это рискованное мероприятие.
— А разве вы не владеете сорока девятью процентами акций вашего филиала? — спросил Виктор.
Андрей горько улыбнулся:
— Вы, кажется, начинаете разбираться в вопросах бизнеса, Виктор Александрович, и совершенно правильно поняли положение вещей. Но и здесь все непросто. Во-первых, Аркадий Семенович как полноправный хозяин огромной фирмы, пусть и со многими ответвлениями, всегда найдет вариант, при котором можно оставить меня даже без карманных денег, а во-вторых, я не могу быть подлецом и по отношению к Данусе. Поймите, мы прожили вместе не один год, и в том, что она ни разу нигде не работала, есть и моя вина — я говорил, предлагал, но не настаивал, потому что вкалывал, вкалывал и думал только о деле. Теперь я должен, обязан уйти без каких-либо притязаний на свою долю и в бизнесе, и в квартире со всей ее обстановкой. Единственное, что с чистой совестью я собираюсь оставить себе, это книги, которые принадлежат только мне, я собирал их, еще будучи школьником, потом студентом в Москве, и очень ими дорожу.
— Да-аа… — протянул Елагин, — положение хуже губернаторского.
— Я не знаю, как мне сломить ненависть Кати, как оправдаться перед ней…
— Ненависть? — воскликнула Елена Андреевна. — Что вы придумали, Андрей, какая ненависть?
— Она так сказала… — устало пояснил Андрей. — Она обещала возненавидеть меня…
— А
— Прекрати немедленно! — запротестовала она. — Речь не обо мне.
— Ты права, не о тебе, но о твоей дочери. А яблоко от яблони…
— Немедленно прекрати, я сказала! — возмутилась она. — Что ты ко мне прицепился?
— Видите, Андрей, как непредсказуемы женщины! Предвидеть их реакцию нет никакой возможности, они бывают излишне эмоциональны или излишне практичны в зависимости от того, куда и какая вожжа им попала.
— Вы шутите, Виктор Александрович, но мне не до смеха. Порой я думаю, что, будь помоложе, махнул бы на все рукой, не затевая никаких биржевых авантюр… Но рай в шалаше хорош лишь, когда тебе восемнадцать лет…
— Я, разумеется, не уполномочена Катей говорить за нее, но как мать и женщина не могу оставаться равнодушной свидетельницей происходящего между вами недоразумения. Да, да, — она не дала Андрею перебить себя, — именно недоразумения, потому что знаю, как Катя любит вас, как мучается, неверно истолковав ваши действия…
— Вы полагаете… — начал Андрей.
— Она не полагает, она точно знает, уж вы мне поверьте! — сказал Виктор и обнял жену. — И я тоже знаю. Теперь и вы это знаете. Кажется, так нам твердят по радио каждый день?
Елена шутливо хлопнула его по руке.
— Тогда я немедленно еду в Прагу! — воскликнул сияющий Андрей и встал со своего стула.
— Не раньше, чем мы допьем эту бутылку, — улыбнулся Виктор, подливая вина в бокалы. — Садитесь, садитесь, самолет еще не прибыл к нашему подъезду. Вы только что говорили, что не можете поступить, как восемнадцатилетний мальчишка, и тут же противоречите самому себе. Ну, полетите вы в Прагу, встретитесь с Катей… И пойдет у вас бесконечный разговор в жанре верю — не верю, дурак — сам дурак, а ты — а ты.
— Виктор совершенно прав, — заметила Елена.
— Видите, даже Леночка согласна и не спорит со мной, а у меня есть гениальная идея! Катя собирается приехать в Москву двадцать третьего декабря, она договорилась с Ладиславом, и он отпускает ее на рождественские каникулы и на Новый год. Скорее всего, пробудет в Москве дней десять. Вот мы с Леной поговорим с ней, выложим все ваши доводы и обстоятельства спокойно и беспристрастно. А уж после вы, если сумеете, приезжайте и сами встречайтесь с ней, принимайте огонь на себя.
— А ваш приезд не разрушит башню, которую вы сооружали столько времени? — поинтересовалась Елена Андреевна.
— Нет, к тому времени я уже смогу предпринять все шаги, необходимые для развода, и буду свободен от всего, — сказал Андрей и добавил: — Мне не хотелось бы думать, что вы сочтете мой поступок неблагородным — мой развод был предопределен значительно раньше моей встречи с Катей, только он, возможно, произошел бы позже, значительно позже…
— Андрей, пожалуйста, ни сейчас, ни когда-либо потом не оправдывайтесь перед нами, потому что мы верим вам, все понимаем и желаем, чтобы все получилось наилучшим образом. — Елена Андреевна обняла Андрея, а он, благодарный за тепло и поддержку, поцеловал ей руку.