Любитель сладких девочек
Шрифт:
«Таким» он произнес с особым чувством, словно пытался подавить рвотный спазм, и Маша невольно отодвинулась от него подальше. Не приведи бог, стошнит парня прямо на ее новенькую дубленку, которую Володя купил ей в дороге, что тогда делать. Ближайшая химчистка за сто верст, как, впрочем, и все блага цивилизации. До санатория, если верить другу их семьи, полтора километра полем и лесом. Здесь же не только химчисток, ни одной живой души, так что лучше от него держаться подальше.
— Ладно, я понял. — Володя мгновенно посуровел и больше уже не смотрел в ее сторону, общаясь все
Разбирались они до позднего вечера. Выметали мусор, мыли окна и полы, размещали весь тот нехитрый скарб, что привезли с собой. В основном это были продукты, постельные принадлежности и носильные вещи.
— Мы здесь ненадолго, — упрямо повторил Володя, проигнорировав злобное фырканье Гарика. — Ни к чему здесь вещами обрастать, как в том поселке. Там хоть было кому продать их, а здесь ни души…
Но люди все-таки были. Дважды за неделю Маше удалось обнаружить свежие следы от чьих-то валенок, еще пару раз за окном проскользнула группа лыжников, с удивлением поглядывающая на дымок, вьющийся из трубы необитаемого прежде дома. А в выходной, когда она совершала пешую прогулку по окрестностям, ей встретился пожилой мужчина с охотничьим ружьем.
— Здравствуйте! — Он сдвинул на затылок ушанку и приветливо улыбнулся:
— Снимаете домик, значит…
Маша молча кивнула и с интересом уставилась на охотника. Ватник, перепоясанный армейским ремнем, ушанка, валенки с галошами и на удивление располагающее к себе выражение на морщинистом лице.
— Хорошее дело. Я вот завсегда с природой на «ты», — продолжал развивать тему мужчина. — Город, он что? Дым, пыль, солнца не видать. А здесь…
Красотища…
— А чего же тогда вы с ружьем? — вдруг вырвалось у нее. — Жалко зверушек.
— Жалко. — Он согласно кивнул и, обрадовавшись завязавшейся беседе, еще с полчаса разглагольствовал о пагубной привычке некоторых людей палить по беззащитным тварям. — Я ружье-то таскаю за собой скорее из других соображений… Человек — он ведь похуже любого зверя будет. Озоруют тут…
— Да? — удивилась Маша вполне искренне. — А мне казалось, что здесь совсем безлюдно.
— Да так-то оно так: постоянно никто не живет. Но ведь наезжают! А как наедут, то все — пиши пропало. Девки в озеро голышом прыгают, будто русалки. Мужичье куражится, винище хлещет, а то еще чего позабористее удумают — начинают па" лить в белый свет из пистолетов. Пару раз чуть до убийства не доходило…
— А к кому же они тут приезжают? Ну.., эти люди, которые из пистолетов и голышом в озеро?..
Тут ведь кругом такое запустение. Наш дом и то мало похож на жилой, что уж говорить про остальные.
— Так в ваш дом и приезжали. Хозяин этого дома с гостями своими ненормальными! — Охотник отер рукавом ватника вспотевший лоб и вдруг начал прощаться:
— Пора мне, а то в марте быстро смеркается. Не смотри, что солнышко ласково пригревает, сейчас за лес ухнется, и все — темнотища. А мне еще полем три километра чесать. А ты, девонька, коли скучно будет, прибредай ко мне.
Я вон за полем прямо и живу. Там у нас полюднее будет. И почта имеется, и телеграф даже. Ежели какое дело, завсегда сможешь сообщить
Занятный мужичок. Главное — заботливый.
Как бы вскользь, но все же шепнул ей все жизненно важное: и телеграф, и почта, и сообщить возможность имеется куда следует, «ежели что»… Но вот что? Что, собственно, имелось в виду? Что ее голой бросят в полынью, угрожая пистолетом? Но до этого ее супруг, каким бы странным он ей ни казался, вряд ли додумается. Хотя.., кто знает, что у него на уме. Угрюм, скучен, молчалив последнее время.
Гарик уехал, и Володя мгновенно сник. Ночами он тискал и мял ее тело, разбивая сердце своим безмолвием. Днем уходил куда-то. Возвращался еще более угрюмым, с потухшим взглядом и нервно подрагивающими пальцами. Садился к столу, молча наблюдал за тем, как она подает ему тарелки. Потом так же молча наблюдал, как она убирает со стола. Затем по-хозяйски выбрасывал вперед руку и призывно шевелил пальцами. Она была девочкой догадливой и не строптивой. К тому же… К тому же близость с ним была ей более чем приятна.
В такие минуты, слыша его хриплое дыхание и сдавленные стоны Маша слепо верила, что не все так безнадежно, и что все еще может получиться у них двоих. Кто сказал, что на старом пепелище нельзя воздвигнуть новый дом? Все можно, нужно только очень-очень хорошо постараться.
Стараться ей приходилось в одиночку. Володя, который вдруг ни с того ни с сего начал страдать сомнамбулизмом, не шевелил даже пальцем, чтобы помочь ей. На все ее вопросы слышались однозначные ответы типа: «да», «нет», «не знаю». Свои отсутствия, которые становились все более продолжительными, никак не комментировал. А когда она робко пыталась донести до него мысль о собственном одиночестве, с которым ей очень неуютно, он лишь равнодушно пожимал плечами и.., снова уходил.
Маша страдала. Она вся извелась в той изоляции, в которую ее умышленно — а как же еще? — запихнули. К тому же, с детских лет вымуштрованная матерью, она маялась от бездеятельности. Приготовление завтраков, обедов и ужинов не занимало у нее много времени. Пешие прогулки по окрестностям, которые она ограничила периметром — пятьсот на пятьсот метров — ей давно обрыдли. Телевизора, радио, газет — ничего этого не было. Порой ей хотелось выть от тоски и бежать отсюда. Бежать, забыв обо всем, но стоило услышать шаги мужа на ступеньках и затем его негромкое чертыхание в коридоре, как она обо всем забывала. Пусть он молчит, пусть ни во что ее не посвящает, зато он рядом, и, вглядываясь ночами в его широченную спину, она уговаривала себя поверить в то, что с ним ей намного надежнее и безопаснее.
Но однажды она не выдержала и, швырнув об пол стопку тарелок, со слезой в голосе посмела возроптать:
— Я так больше не могу, Володя! Это просто кошмар какой-то!
— Что именно? — Он красноречиво посмотрел на осколки на полу. — Разбитая посуда кошмар?
Тут не могу с тобой не согласиться, дорогая.
— Хватит! — вдруг закричала она не своим голосом. — Прекрати издеваться надо мной! Чего ты выжидаешь? Почему мы никуда отсюда не едем?
Прошел уже месяц, как мы здесь! Апрель кончается, а мы все здесь!