Любивший Мату Хари
Шрифт:
Сэр Бэзил вернулся на второе утро и возвестил: его офис наконец удостоверился, что она не Клара Бенедикс. Но остаётся кое-что непрояснённым, и он приступил к допросу о её перемещениях между Парижем и Нидерландами. Она парировала его вопросы почти двадцать минут, прежде чем в конце концов признала:
— Если честно, то я путешествую не сама по себе. Я путешествую по заданию французского правительства.
— И кто посоветовал вам взяться за это задание?
— Ладу, — ответила она. — Капитан Ладу из Второго
— И какова цель этого задания?
— Я не думаю, что я... ну, я не имею права это сообщить. — Она начала входить в роль.
— Но, мадам, вы в настоящий момент находитесь не на свободе. — Он коротко улыбнулся, словно извиняясь за свою маленькую и безвкусную шутку.
Затем последовал обмен телеграммами: от сэра Бэзила к Ладу, от Ладу к сэру Бэзилу, от Данбара ко всем заинтересованным сторонам. Запись об этом, однако, скорее всего была подчищена; остался только отказ Ладу от того, что именно он первый завербовал её. НЕ ПОНИМАЮ, ответил он на запрос сэра Бэзила. И, в согласии с планом Данбара, продолжил: ОТОШЛИТЕ ЕЁ ОБРАТНО В ИСПАНИЮ.
Сэр Бэзил выждал три или четыре часа после получения телеграммы Ладу и вернулся к Зелле. Шёл уже четвёртый день, и она явно испытывала напряжение. Глаза покраснели от слёз, и появился сухой кашель. Она также жаловалась на желудочные колики, которые, говорила она, от плохого качества пищи. Когда сэр Бэзил сказал ей, что она может покинуть Англию, она смогла лишь кивнуть и тихо прошептать: «Спасибо».
Её освободили в тот же день, вернув драгоценности и багаж, и оставили одну на улице. И как бы ни хотел Скотленд-Ярд последить за ней, Данбар настоял — их агенты должны держаться в стороне, — он беспокоился, что может быть испорчен выход Ники Грея.
Итак, в некотором роде она вновь принадлежала ему: это случилось в воскресный день семнадцатого ноября, и по меньшей мере на какое-то время она опять была с ним. Он подошёл к ней в фойе «Савойя» с букетом роз и рассказом о том, как друг из Специального отдела рассказал ему о её аресте. Он говорил, а она продолжала смотреть на него, одной рукой сжимая розы, другая висела бессильно.
Пытайтесь исподволь внушить ей хорошее настроение, говорил Саузерленд. Дайте ей понять, что худшее позади.
Из фойе они перешли в её номер, продолговатую комнату, украшенную мягкими пастелями, развешанными на кремовых с позолотой стенах. Отсюда сквозь сетку ветвей вязов, растущих вдоль покрытого травою берега, открывался прелестный вид на саму реку. Рядом с кроватью лежали два или три романа, которые она никогда не прочтёт, и залистанная «Махабхарата». На крошечной лакированной тумбочке стояли две бутылки — шерри и джин, — она купила их по пути из тюрьмы.
Закажите шампанское. Пусть она знает, что ваше воссоединение истинно знаменательное
Их первое общение наедине было угловатым, даже неловким. Она налила три стакана шерри и не знала, что делать с третьим. У окна она так дёрнула занавеску, что кусочки кружева остались в её руке. А затем она стала плакать, но молча, всё ещё глядя в окно.
Помните, должна быть вечеринка. Дайте ей понять, что хорошие времена только начинаются.
— ...Что я могу сделать для тебя, Маргарета?
— Ничего.
— Не лучше ли тебе побыть одной?
— Что? О... нет... нет...
— Хочешь что-нибудь поесть?
— Нет.
— Что-нибудь меняется от того, что я всё ещё люблю тебя?
Тогда она упала в его объятия. Продолжая плакать.
Он думал, что она заснула.
— Ники? — Потом ещё раз, так тихо, что могло показаться, донеслось из другой комнаты: — Ники! Мы должны поговорить.
Он поцеловал её в лоб — как прежде.
— Нет, мы не...
— Но ты не понимаешь.
Он поцеловал её ещё раз, теперь по-настоящему, уловив слабый аромат духов.
— Нет, понимаю.
Она отшатнулась от него, превратилась в силуэт.
— Ники, послушай меня, меня вовлекли в разные дела, опасные дела... в действительности я отчасти для того и отправилась в Амстердам... чтобы стать шпионкой. Это звучит странно, но...
— Я знаю.
— Ты знаешь? Откуда? Кто тебе сказал?
Он продолжал смотреть на неё молча ещё по крайней мере минуту, внезапно ощутив то самое безмятежное спокойствие, которое он всегда чувствовал, прежде чем лечь возле неё, или взяв в руки кисть, или нажимая на спусковой крючок.
— Ники, кто тебе сказал?
А если она начнёт приближаться к истине, тогда, ради Бога, поменяйте предмет разговора.
— Ники, я хочу знать, кто сказал тебе?
— Те же люди, которые сначала тебя послали к Ладу, а теперь прислали меня.
Он ожидал, что она заплачет, и, как ни странно, почувствовал гордость, когда она не заплакала. Однако она стала пить — сначала ещё стакан шерри, затем джин. Свет из окна потускнел, из серого став синим. Коридоры наполнил шум постояльцев, спускавшихся в ресторан обедать.
— Ты долго ждал меня? — спросила она.
— Несколько недель.
— И что они велели тебе делать? Они хотят, чтобы ты шпионил за мною?
— Более или менее.
— И спал со мною?
— Если есть необходимость.
— Женился на мне?
Он встал и подлил в её стакан джина, наполнил свой. Вновь послышались звуки с реки: лязг баржи, крики уток, тихий плеск весел.
— Всё было подстроено, — сказал он. — Ничто с того момента, как ты выехала из Амстердама, не должно было происходить случайно.