Люблю свою работу
Шрифт:
Паша все делал с азартом и неуемной страстью, и я подумала, что он мог бы составить хорошую пару Семенову. Вот только вопрос, хватило бы его страсти на то, чтобы убить человека. Чтобы нанести такую рану, убийце надо было подойти сзади и сбоку, крепко зафиксировать голову Семенова и одним движением перерезать ему глотку. При этом преступник должен был быть как минимум на голову выше своей жертвы. Не исключено, что Семенова сначала сбили с ног, а потом уже лишили жизни, но, анализируя фотографии, я все-таки склонялась к первому варианту, как наиболее реальному.
О профессионализме преступника по одним только
Ростом Паша на роль преступника вполне подходил, силенок у него тоже хватило бы. Но вот с хладнокровием дела обстояли хуже. Этот, если и был способен пришить любовника, то скорее в приступе ревности, чем в результате холодного расчета.
Пашина причастность к похищению документов также вызывала серьезные сомнения. Каждое действие должно иметь под собой какое-то основание, побудительную причину. А что могло подтолкнуть Пашу к тому, чтобы сбыть за кордон информацию государственной важности? Деньги? Полагаю, Паша имел возможность добывать неплохие средства к существованию иными, менее опасными путями. Шантаж? С Пашиным характером в возможность шантажа слабо верилось.
Но Паша с успехом мог оказаться «засланным». То, что я в жизни еще не встречала ни одного коллеги с нетрадиционной сексуальной направленностью, еще ничего не означало. Кроме того, его голубой оттенок, возможно, был всего лишь «рабочей ширмой», удобной для внедрения. Хотя, с другой стороны, если бы это было только ширмой, как бы он тогда длительное время общался с Семеновым?
В любом случае Паша основательно приковывал мое внимание именно потому, что до сих пор он оставался единственным представителем «Радуги» с выраженными гомосексуальными наклонностями.
Господину директору ничем подобным жена не позволила бы заниматься, это точно, вывела бы на чистую воду как пить дать.
Мрачный Виктор, правда, оставался «темной лошадкой». Да еще откомандированный в Москву заместитель директора, но до этого я в скором времени собиралась добраться, он ведь вот-вот должен был вернуться в Тарасов. Если, конечно, не загуляет в Москве с госпожой Петрушковой. Надо бы разузнать об этом заместителе подробнее, но пока такого случая не представлялось.
Глава 4
Прогулка по свежему воздуху оказала на Петрушкова благотворное действие, и в офис он вошел почти без моей помощи. Правда, от него основательно разило пивом и глаза умиротворенно поблескивали. Но и то и другое рассматривалось окружающими как его обычное состояние и подозрения ни у кого не вызвало.
Чтобы не входить в танцкласс вместе с ним, иначе кто-нибудь, особо проницательный, мог бы раньше времени заподозрить нас в сговоре, я вызвалась привести на коллективный инструктаж Виктора, за что Петрушков был мне крайне признателен, шепнув по секрету, что он «этого бандюгу» почему-то опасается, но наймом сотрудников занимается его жена, а с ней не поспоришь.
За Виктором я помчалась только после того, как удостоверилась, что Петрушков зашел в танцкласс и деру давать оттуда не собирается.
Виктора
Когда я заглянула в «подсобку», угрюмый водитель трудился, засучив рукава, над неисправным электрообогревательным прибором. Обе его руки до локтей украшали татуировки. Мне очень захотелось рассмотреть их поближе, но войти я не решилась и, с трудом отведя взгляд от плохо различимых на расстоянии рисунков, сказала:
— Шеф вызывает, срочно. Он в танцклассе.
Виктор кивнул и поднялся, одергивая рукава. Удалось мне заметить лишь то, что татуировки представляли собой какие-то символы доблести, которыми нередко помечают себя люди, вошедшие в военное братство или побывавшие в наше мирное время на полях сражений.
Я хотела было поотстать, но Виктор, мрачно сверкнув глазами, пропустил меня вперед. Затылком я ощущала его холодный, неодобрительный взгляд.
Семенов говорил об одной татуировке. У водителя их было как минимум две, а может, и больше, при этом намек на любовь, счастливую или несчастную, в них мог бы усмотреть разве что человек с основательно сдвинутым мировосприятием.
Около двери, ведущей в танцкласс, я постояла несколько секунд, тщетно ожидая проявления от «этого бандита» джентльменства. Потом подумала, что это я, в самом деле, ломаюсь, если есть возможность воспользоваться даже мелочью и повернуть все так, как мне удобнее.
Лучезарно улыбнувшись, я потянула на себя ручку двери и, отойдя в сторонку, сделала приглашающий жест рукой. Вероятно, никому до сих пор не приходило в голову шутить с Виктором, даже таким милым и ненавязчивым образом. На какое-то мгновение раздражение его вспыхнуло с еще большей силой, но затем плотно сжатые губы тронула легкая ухмылка, и, едва заметно кивнув мне, в знак того, что оценил юмор, Виктор степенно прошел в комнату.
Инструктаж еще не начался. Это я поняла сразу, как и то, что до сих пор директор вообще ничего вразумительного не произнес. Занятия шли полным ходом, Паша, очевидно, решил, что Петрушков, накачавшись пивом, просто заглянул на огонек. Некоторое замешательство произошло, когда в класс вошел Виктор. Девушки недоуменно косились на него, он — на них.
Петрушков, привыкший к строжайшему контролю со стороны суровой и непоколебимой в своем единовластии супруги, без ее железного руководства самостоятельно и шагу сделать не мог. Сейчас он подпирал стенку рядом с входной дверью и с любопытством подростка, просверлившего дырку в стене женской раздевалки, во все глаза пялился на нестройный ряд обтянутых в трико ножек.
— Девочки, — укоризненно говорил Паша. — В чем дело, голубушки? Быстренько собрались и повторили вот с этого движения…
«Как бы Петрушков не пошел на попятный», — подумала я и, привалившись к стене рядом с директором, опустила руку и больно ущипнула его за ляжку.
От моего щипка Петрушков взвился, издав при этом громкий возглас. Тут, наконец, Паша отвлекся от любимого занятия, обернулся и посмотрел вопросительно на Петрушкова, затем озадаченно — на Виктора, недоуменно — на меня.