Люблю только тебя
Шрифт:
– Она… Нет, я не могу выдать ее тайну. Она взяла с меня клятву.
Меня снова охватило отчаяние. Я готов был опять разрыдаться. Протея сжалилась надо мной.
– Вы должны все знать, раз вы так ее любите. Сестра считает себя нечистой после того, что с ней сделал этот Нгакола. Он…
– Я все знаю, – перебил я Протею. – Но, пожалуйста, передайте сестре, что я не могу без нее жить.
– Она не позволит вам к ней прикоснуться, пока не пройдет ритуал очищения. Так поступали наши предки. Как вы знаете, у нас было темное прошлое. Сестра еще так молода и наивна. Она верит всем этим колдунам и ворожеям. Ей нужно учиться. Ей нужно поступить
Меня потрясло то, что рассказала Протея. Ритуал очищения! Пламенная Лилия боится запачкать меня своим прикосновением, потому что этот мерзавец ее изнасиловал… Дело не только в темном прошлом этого загадочного континента – дело в том, что Пламенная Лилия видит во мне чуть ли не Бога.
Я почувствовал себя последним подлецом – во второй раз в жизни я не смог защитить любимую женщину.
– Сестра могла бы получить с этого человека большую сумму денег, которой ей вполне бы хватило на обучение в колледже, – услышал я голос Протеи. – В суд, разумеется, подавать бессмысленно: в ситуациях подобного рода белого признают виновным в трех случаях из ста. Быть может, вы сможете что-то сделать?
– Где ее найти? Если вы не скажете, я обыщу весь город.
Протея назвала адрес. Через десять минут я уже сидел в такси.
Мистер Хоффман вскочил с кресла: спавшая возле его ног Джильда вдруг зарычала и разразилась злобным лаем.
– Успокойся. – Мистер Хоффман ласково погладил ее. – Тебе приснилось страшное. Вся наша жизнь состоит из одних страшных снов.
Он подошел к окну и застыл в позе человека, созерцающего подлунный пейзаж. Это было печальное зрелище – слепой, пытающийся что-то увидеть.
– Ее не удалось спасти, – послышался его хриплый голос. – Эта чертова сандугу напоила ее какой-то отравой. Бедняжка умерла в страшных муках. Она узнала меня за несколько минут до смерти и что-то прошептала на каком-то странном языке. Никто, даже эта проклятая сандугу, не понял ни слова. Она умерла, глядя на меня. Так мне сказала Протея.
Мистер Хоффман какое-то время молча стоял у окна, потом вернулся на свое место.
– Думаю, вам интересно знать, что было дальше. Я остался жить, потому что мне следовало отдать кое-какие долги. У меня ушло пять с половиной лет на то, чтоб расплатиться с Генрихом. Узнав о смерти Пламенной Лилии, он куда-то скрылся, бросив Хильду, дом, магазин. Но я знал, что он вернется. Я жил в ожидании его.
И он вернулся. Он пытался передать через наших близких знакомых, что просит у меня прощения. Как-то даже позвонил мне. Я сказал, что все равно рано или поздно убью его.
У него, очевидно, не выдержали нервы, и он явился ко мне ночью в надежде застать врасплох. Генрих не знал, что с тех пор как он вернулся в город, я окончательно лишился сна. Я услыхал его крадущиеся шаги в палисаднике раньше, чем их услышали собаки. Я приказал им молчать. Входная дверь была не заперта – я оставлял ее открытой с тех пор, как потерял Пламенную Лилию. Сам не знаю почему. Жизнь состоит из снов, и я, вероятно, надеялся втайне, что наш с ней сон вернется. Генрих вошел в прихожую. Я догадался, что он вооружен. Мне казалось, я вижу в темноте очертания его фигуры, дуло револьвера, нацеленное в пустоту. Я щелкнул выключателем. Его револьвер выстрелил. Пуля попала в зеркало в гостиной – я услышал звон падающих осколков. Он расстрелял всю обойму, паля наугад, а я стоял с ним совсем рядом и ждал. Он
Наступила тишина.
Прибежали соседи, приехала полиция. Меня арестовали. Я проспал трое суток. Суд присяжных меня оправдал, расценив мои действия как самозащиту, хоть я не сказал в свое оправдание ни слова. Потом я долго лежал в клинике для нервнобольных. За домом и собаками присматривала Протея. Она живет там и поныне, несмотря на протесты кое-кого из белых соседей. Но в ЮАР теперь наступили иные времена. – Мистер Хоффман вздохнул. – Я съездил на могилу матери в Цвиккау и попросил у нее прощения. В Нью-Орлеане я очутился, можно сказать, случайно. Моя дальняя родственница по материнской линии сказала, что там живет ее дочь. Я понял еще в аэропорту, что приживусь здесь. Для слепого запахи имеют, быть может, решающее значение. А потом Бог или кто-то еще послал мне Томми. Вот и все… все.
Мистер Хоффман стал раскачиваться в качалке…
– Я больше не буду пытаться что-то сделать с собой, – сказала Лиззи брату, когда они подъехали к ее дому. – Клянусь тебе.
МЕСТЬ ЛУИЗЫ МАКЛЕРОЙ
Луиза Маклерой сидела в шезлонге на краю бассейна, потягивая марсалу от Сичилиано и вынашивая план мести. Она уже отбросила несколько вариантов ввиду их банальности – Луизе, пристрастившейся в последнее время к марсале и джину с тоником по вечерам, хотелось придумать что-то необычное.
Покачиваясь, Луиза прошлась взад-вперед по краю бассейна. Стефани она не видела уже дня три, Фа куда-то укатила с утра – небось к своему красавчику Томми. Луиза налила еще марсалы из бутылки на маленьком столике, поднесла к губам рюмку и замерла. Ей в голову пришла идея.
Разъезжая в компании Стефани и Фа по злачным местам города, Луиза обратила внимание на скромную вывеску: «Предсказание судьбы. Предотвращение неминуемых бед. Помощь в щекотливых ситуациях. Внушение». Луиза отчаянно ворошила память: где, где она видела эту вывеску?.. Вспомнила: неподалеку от дома, где живет Фа.
Через час с небольшим Луиза, одетая в строгий черный костюм и шляпу из тонкого фетра с мелкой вуалью, сидела в комнате, оклеенной темно-синими обоями с серебристыми кабалистическими знаками, и большим паласом на полу, воспроизводящим довольно подробно план Нью-Орлеана. Ее ноги, обутые в модные туфельки из крокодиловой кожи, покоились на том месте, где синела гладь Мексиканского залива.
Мистер Оливьера был в очках, отлично сшитом светлом костюме и белой сорочке. Своим внешним видом он скорее походил на ученого, нежели на колдуна. На экране компьютера, стоящего на небольшом столике, высветилось ее полное имя, год и дата рождения, рост, вес, размер обуви и одежды. Луиза заметила ошибку – она носила 48-й размер, а не 46-й, как там было указано. Правда, она всем говорила, будто носит 46-й. Мистеру же Оливьере она вообще ничего не говорила.
– Откуда вы… – начала было она, но колдун поднял обе руки, призывая ее к молчанию.
– Вопросы задаю я. – У него был тонкий голос кастрата. – Закройте глаза, расслабьтесь.
Луиза впала в странное состояние. Ощущение было такое, будто ей на голову надели полиэтиленовый мешок и под ним уже кончается кислород.
…Она пришла в себя, хватая воздух широко раскрытым ртом. Мистер Оливьера стоял перед ней.
– Вы все запомнили, мадам?
– Да, – ответила Луиза. – Я должна купить…