Люблю только тебя
Шрифт:
Я слышал, как она поставила на стол поднос с чайной посудой.
– Да. – Она почему-то вздохнула.
– Я так и думал. Попьем чаю и пойдем гулять в рощу.
– Но, герр Хоффман…
– Никаких «но». Я так давно не гулял там. Генриху теперь некогда.
Я слышал, как она разливает по чашкам чай, шуршит оберткой от бисквитов. Потом слегка скрипнул плетеный стул. Я понял – Глориоза села за стол.
– Замечательно. Значит, либо меня ты боишься меньше, чем Генриха, либо совсем не боишься. Он говорит, при нем ты никогда не садишься. Это правда, Глориоза?
– Да, герр Хоффман.
– Называй меня
– Да, Вилли, – покорно произнесла она. Я рассмеялся.
– Ты на самом деле его боишься? Но почему?
– Он опасный человек. Очень опасный человек. Потому что он очень слабый.
– Я знаю Генриха уже больше десяти лет и никогда не видел его злым или даже сердитым, – возразил я. – Мне кажется, ты ошибаешься, Глориоза.
– Нет, герр… Вилли. В него часто вселяются злые духи. И подолгу живут в его теле. Злые духи любят выбирать своим домом тела слабых людей.
– А мое тело они не выбирают своим домом? – серьезно спросил я.
– Не знаю. Я никогда не видела. Может, когда ты спишь. Правда, один раз я видела, как он в тебя влез. Но скоро вышел из тебя. Это был страшный дух – дух тайной смерти. Он может выесть все нутро человека, но человек догадается об этом только тогда, когда от него останется одна оболочка.
– Глориоза, сколько тебе лет?
– Пятнадцать. Но это те годы, которые я помню. До этого я жила много-много лет. И много-много училась жить. Меня учили жить добрые духи. Когда я стала умной, мне разрешили выйти сюда.
– И тебе здесь нравится?
– И да, и нет. Здесь развелось слишком много злых духов. Огон говорит, они пришли сюда с белыми. Но Нва считает иначе. Нва очень умный.
– И что же считает твой умный Нва? Глориоза ответила не сразу.
– Нва говорит, у белых людей есть свои злые и добрые духи. Они очень молодые и неопытные. Злые духи белых людей не могут сделать злое дело африканцу.
– А добрые могут сделать доброе?
– Да, – уверенно кивнула она. – Могут.
Мы попили чай. Девушка унесла посуду на кухню. Я слышал, как там журчит вода. Потом Глориоза запела.
Мелодия песни пробуждала во мне странные видения. Мне казалось, я вижу, как распускаются на деревьях почки, как свет восходящей луны скользит по краю скалистого ущелья, как течет полноводная река… Я много что увидел, и это не были картины из памяти – их нарисовала перед моим мысленным взором мелодия. Еще я видел землю с высоты птичьего полета, и у меня даже кружилась голова. Я встал и направился на кухню. Глориоза перестала петь.
– Почему ты замолчала? – спросил я. – Твоя песня доставила мне столько радости. Мне показалось, я могу видеть. Только я видел не то, что вокруг, а то, что ты заставила меня увидеть.
Глориоза тихо рассмеялась.
– Я пела для тебя, Вулото. [36] Я хочу, чтобы ты видел, какой добрый и красивый наш мир. – Она сказала что-то на своем языке. Каком – я не знал. Глориоза принадлежала к так называемым капским цветным, расовые корни которых установить практически невозможно. Они появились еще на заре европейской колонизации от смешанных браков европейцев с коренными жителями юга Африки. В те времена, о которых идет речь в моем рассказе, браки между представителями различных расовых групп были запрещены.
36
Первый человек (сверхчеловек), созданный верховным божеством Кулотиоло, создателем мироздания, растворившемся в нем.
– Что ты сказала, Глориоза? Переведи, – попросил я.
– Зови меня Пламенной Лилией. Тебе нравится это имя?..
Она ушла еще до того, как появился Генрих, по обыкновению пьяный и болтливый. Мы обедали в столовой – на террасе одолевали москиты. Генрих ругал «белых оборванцев», которые так и норовят стащить с прилавка бутылку пива или пачку сигарет.
– А сами называют себя белыми людьми, – говорил он, с громким бульканьем наливая в свой стакан виски. – Они хуже африканцев. Ты бы видел, как хлещут пиво их женщины! И не только пиво. Они все как на подбор уродки – плоскозадые, жилистые, сиськи висят до пупка. А вот среди цветных девушек есть такие, что пальчики оближешь. Глориоза давно ушла? – спросил вдруг он.
– Минут сорок назад.
– Не могла меня дождаться. Я ее последнее время почти не вижу. Это ты счастливчик. Ну и как продвигаются дела на сексуальном фронте?
– Я их не продвигаю. Глориоза честная девушка.
– Ты хочешь сказать, что у нас в доме не пропадают вещи? – съязвил Генрих.
– Я хочу сказать, что в жару вредно много пить. Тем более виски. У тебя плохое здоровье.
– Черт бы его побрал, это здоровье. Гм, здоровье инвалида. Этим чертовым сучкам нужно, чтоб машинка работала на полных оборотах. У меня же мотор часто глохнет, а потом долго не заводится. Тьфу! – Генрих выругался. Это была смесь немецких, английских и голландских ругательств, заправленная солеными словечками из нгуни. [37]
37
Группа близко родственных языков, на которых говорят банту, самая большая этническая группа ЮАР.
Мне стало его жаль. Я протянул через стол руку и пожал его, похожую на клешню большого омара. Наши ужины все чаще проходили под такие вот разговоры. Я вдруг понял, что нам пора расстаться, – уж слишком навязчиво напоминаем мы друг другу о том, о чем лучше бы давно забыть. Генрих словно прочитал мои мысли.
– Знаешь, два холостяка под одной крышей – это слишком. Тут неподалеку продается дом. Правда, поменьше нашего, зато с видом на бухту. Да и цена по нынешним временам вполне сносная. Мне оттуда до магазина рукой подать.
Через неделю мы разделили поровну наше нехитрое хозяйство и зажили каждый сам по себе. Генрих пообещал, что будет меня навещать. Еще он сказал, что попросил Глориозу приходить к нему по субботам и вторникам, что он не может отказаться от ее услуг, что общество этой африканской Артемиды действует на него очень благотворно.
Я не ждал Глориозу в следующую субботу – я был уверен, она пойдет к Генриху. Я настроился поскучать в обществе Клары под музыку Брамса. В роще серебристых деревьев пела какая-то птица. Ее трели напоминали соловьиные. Я почувствовал щемящую тоску.