Люблю трагический финал
Шрифт:
Он обвел рукой гудящую набережную, по которой они с Айлой прогуливались…
— Там у нас сад… Ну, огород, естественно… Есть даже маленькая банька…
— Что такое маленькая банька? — удивилась девушка.
— Ну баня… где парятся.
— О, баня! — Айла мечтательно возвела глаза к небу. — У нас дома — это просто культовое мероприятие! Как все было принято века назад — почти
— Что вы говорите! — Он наигранно поддержал ее воодушевление.
— Да, да… Старинная традиция! Я не очень понимаю, что есть «маленькая банька»… Даже в самом простом хамаме как минимум несколько залов…
— Хамаме? — переспросил он.
— Ну да… Так у нас называют бани… В хорошем хамаме сначала входишь в просторный зал… Где непременно льется дневной свет сквозь отверстие в потолке… В центре — большой мраморный бассейн, по углам фонтаны… А вдоль стен тянутся мягкие диваны… Здесь тебя заворачивают в шерстяные простыни, а голову повязывают полотенцем…
— Рассказывайте, рассказывайте, — поддержал он свою прелестную собеседницу.
— Дальше надо пройти шесть комнат, в каждой из которых льется сверху, сквозь купол, свет… Первая комната прохладная, вторая теплее… В третьей температура уже, ну, градусов сто двадцать. Здесь уже нужно задержаться… Ох, что я все говорю! — спохватилась девушка. — Вам, наверное, скучно?
— Ну что вы! Напротив! Повторяю: рассказывайте. Что может быть лучше — во время прогулки — приятной беседы?
— Ну вот… — И Айла, успокоившись, продолжала рассказывать дальше: — Здесь начинаются процедуры… сначала мыльной пеной моют волосы… растирают с ног до головы намыленной фланелью. Потом опять щеткой и мылом. Потом берут пальмовое волокно. Ну, его у нас особым способом изготавливают: сначала размачивают в воде, потом сушат на солнце, растягивают… Это пальмовое волокно — своего рода мочалка, но оно очень жесткое… просто кожу спускает…
После каждой процедуры окатывают водой… И уже думаешь, ну может, хватит?
Он рассмеялся.
— И тогда посыпают лицо специальным белым порошком и опять ведут из одной комнаты в другую… И все они — одна жарче другой… В самой жаркой, где градусов сто пятьдесят, надо пробыть минут двадцать.
— Надо же!
— Но тут дают ледяной шербет и на голову холодное полотенце… Ступни растирают пористым камнем… Белый порошок понемногу сходит сам.
— Все? — лишь чуточку нетерпеливо спросил он.
— Потом в обратный путь… через все комнаты, с десятиминутной остановкой в каждой… Снова намыливают и обмывают водой, и вода становится все прохладнее… Самое жуткое испытание уготовано в холодной комнате: здесь обрушивается поток совсем ледяной воды…
— Ледяной воды? — Он снова рассмеялся. — Что-то знакомое…
— Теперь
— Просто рай…
— Да… В хамаме можно все… Можно покрасить волосы хной, а можно хной нарисовать на ступнях, например, маленькие звездочки…
И хоть огонь здесь пылает подобно адскому, Мы называем это место раем…— Неужели угадал? — Он задумчиво смотрел на девушку. — Как все это, однако, любопытно… И действительно на наши «маленькие баньки» это не слишком похоже. И потом, знаете, у нас-то, как правило, неожиданности другого рода: например, называют раем, а подобно аду…
Появление дракончика требовало объяснений, а Старикову Аня не могла врать.
— Значит, ты все-таки этим занимаешься? — осуждающе вздохнул Петр.
— Но я же больше не видела того человека!
— Это уловка. Получается: не так — так иначе, не мытьем, так катаньем.
Аня грустно молчала.
— Пойми… — наконец сказала она. — Я не могу. Когда я думаю, что Джуля где-то есть… А я ничего не предпринимаю… В общем, я чувствую себя бессовестной… Вот я не пошла тогда в этот «Молоток». А ведь это очень важная деталь. Может, даже ключ ко всей этой истории.
— Ты что же, Аня, надеешься, что она там сидит и ждет тебя? Или тот, кто… — Петя запнулся, — причастен к ее исчезновению, тебя там дожидается?
— Знаешь, в каждом хорошем ресторане есть клиенты, которые посещают его постоянно. Иногда годами, иногда каждый день…
— Ну ладно… — снова вздохнул Стариков. — Ладно. Приглашаю… Я не то, что этот твой… клиент. Столик заказать в состоянии.
Кирилл Дорман схватил удачу за хвост. Это бывает — иногда! — когда люди не изучают конъюнктуру, не рассчитывают, где повыгоднее применить свои способности, куда «вложиться», а делают то, что очень хочется. То есть то, что всегда хотелось, но не было возможности.
Все его знакомые в один голос говорили: «Кирюшка, ты сошел с ума! Какое высокое искусство?! Какая опера?! Ты посмотри вокруг…»
А посмотреть было на что… Страна, истосковавшаяся по пороку в условиях вечных запретов и ханжеской морали, подтверждая Иммануила Канта: «Чем выше мораль, тем ниже нравственность», ринулась потреблять самую низкопробную масс-культуру…
Впрочем, страна, конечно, всегда ее потребляла, но раньше она была своя, доморощенная, а эта — заокеанская, импортируемая… В начале девяностых порнуха, за которую прежде судили хозяев злачных подпольных видеосалонов, шла по первым каналам в самое рейтинговое время… В то самое, в которое раньше говорили о том, что экономика должна быть экономной и что советский человек не может быть рабом вещей.