Люблю
Шрифт:
Вдоволь помечтав, Анна пошла на другой, ещё неведомый ей, берег.
День только начинался, времени было достаточно, чтобы не торопиться с мыслями о ночлеге. Анна шла по дороге, которая, авось, куда-нибудь да выведет.
Вышла на Арбат и воочию убедилась, что её предположение о том, что в городе живут художники и поэты, не вымысел. Поэты, прямо на улице, читали стихи, для прохожих. Художники устраивали выставки, желающих иметь свой портрет, усаживали на раскладные стулья и эти портреты им делали.
Кроме поэтов и художников, били и музыканты,
Анна гуляла, наслаждаясь видом красивых людей, нарядных домов и каково же было её удивление, когда, идя, куда глаза глядят, шагая на авось, нежданно-негаданно, пришла прямо к скверу, в котором увидела родную сестру, учащуюся Государственного Института Театрального Искусства, к которой в гости и ехала.
Рита сидела на скамейке, в компании двух молодых людей, смеялась, и совершенно не чувствовала того, что сестра в Москве, стоит и смотрит на неё со стороны.
Анне захотелось окликнуть Риту, позвать её, дать знак, она уже предчувствовала ликование, радость от нечаянной встречи. Но, сдержала страстный свой порыв, решив не мешать разговору.
И неизвестно, сколько бы стояла и ждала за чугунной оградой, если бы сестра сама её не заметила. Рита встала ногами на скамейку, приставила к губам руки сложенные рупором и крикнула:
– Аникуша! А ну-ка иди сюда к нам, к иностранцам!
Вход в сквер был сокрыт в глубине двора. Проходя мимо здания института, Анна невольно остановилась, но тут же, вспомнив, что её ждёт сестра, вошла через железную калитку в скверик и подошла к скамейке.
– Анюта, сестрёнка моя младшенькая, – представила её своим собеседникам Рита, продолжая стоять на скамейке.
Анна не собиралась поступать в театральный, даже не думала об этом. Мысли, о том, что она, как и сестра будет учиться на актрису, в настоящий момент казались смешными и уносили в далёкое прошлое, на три года назад, когда учась в седьмом классе, читала со школьной сцены стихи. Она приехала не поступать, а в гости. Хотела посмотреть столицу, неведомый мир московский. Но, Рита решила всё по-своему.
– Чем чёрт не шутит, попробуешься. – Сказала сестра. – Я уверена, что сразу на конкурс пройдёшь. Правда, хороша?
Последние слова были обращены к собеседникам, которые в ответ на риторический вопрос с готовностью закивали головами.
Оставив Анну, Рита побежала в институт. Молодые люди, чувствуя неловкость, извинившись, отошли в сторону. В ожидании Риты, Анна вышла из скверика и подошла к старинному особняку с вывеской «ГИТИС», к массивным дверям главного входа. Ей до сих пор не верилось, что она ни у кого не спрашивая дорогу, вышла к институту. Казалось, стоит только, зажмурившись, ущипнуть себя и всё исчезнет.
Улыбаясь, она почти уже решилась на это, как из слегка приотворившейся двери,
– Договорилась, пойдём, – выпалила она и, схватив Анну за руку, повела за собой.
Постоянно на кого-то натыкаясь, юношей и девушек внутри здания оказалось так же много, как пчёл в улье, сёстры поднялись на второй этаж. На втором этаже, студент, державший в одной руке кипу листков, а другой поправлявший обильную свою шевелюру, говорил толпившемся вокруг него абитуриентам:
– Сейчас. Ждём одного человечка и идём.
– Это тебя, – сказала Рита сестре и, вдруг, неожиданно громко крикнула, – Мы здесь!
Помещение, в которое студент ввёл десять абитуриентов, в числе которых была и Анна, оказалось довольно просторным. Окна были зашторены тяжёлыми, светонепроницаемыми занавесками, сцена имела специальное, направленное освещение, всё остальное пространство находилось в полумраке. В пяти шагах от сцены, стояли три парты, торцами сдвинутые в одну длинную, за которой сидела приёмная комиссия. Были ещё стулья, стоявшие вдоль стены, на которые вошедшим и предложили рассаживаться.
Студент с обильной шевелюрой положил кипу личных листков на парту, а сам, зайдя за спины вершителей судеб, устроился там, на заранее приготовленном стуле. Началось прослушивание. Покопавшись в личных листках, женщина, сидевшая по центру, коротко, практически под ноль стриженая, сиплым, надтреснутым голосом объявила:
– Фельдикоксов Феликс… – на мгновение она запнулась, поднесла листок поближе к очкам, державшимся на самом кончике носа, и закончила: – Фе – ра – пон – то – вич.
Она ещё раз повторила имя и отчество без запинки, попутно разыскивая взглядом, хозяина таковых. Пробежавшись глазами по всем сидевшим вдоль стены, остановилась на пареньке, заблаговременно поднявшемся со стула и в свою очередь в нерешительности дожидавшегося, пока его заметят.
– Давайте, Феликс Ферапонтович, выходите на сцену. Что же вы прячетесь? – Сказала женщина, показывая рукой на подмостки, как бы приглашая особо.
Нерешительный Фельдикоксов, после такого повышенного внимания к своей персоне еле поднялся по ступеням, а, оказавшись под специальным, направленным на него светом и вовсе стушевался. Окончательно потеряв желание стать актёром, он что-то пробурчал себе под нос и, сбежав со сцены, вышел.
– Та-а-ак! Соловьёв, ты где? – Недовольно заговорила женщина, обращаясь к студенту. – Пойди, дорогой, вместо этого Фельдикоксова приведи другого человечка.
– А может… – попробовал студент что-то предложить, но женщина остановила его и повторила свою просьбу. Соловьёв вышел и тут же вернулся, ведя под руку «человечка», очень похожего на убежавшего.
– Ты что, назад его? – Приглядываясь, спросила женщина, но тут же сказала. – Извините. Проходите сразу на сцену, будете у нас первым.
И, поглядывая то на поданный ей студентом листок, в котором были записаны данные вновь пришедшего, то на самого вновь пришедшего, раздражённо спросила