Любопытное приключение
Шрифт:
— Кто это: „Священный Союзъ?“
Онъ вздрогнулъ всмъ тломъ и сдлалъ руками невольный жестъ, казавшійся мн призывомъ отчаявшагося существа о состраданіи. Но онъ не издалъ ни звука, а продолжалъ стоять такъ, опустивъ голову внизъ. Мы сидли, смотрли на него и ждали отвта, наконецъ, увидли крупныя слезы, катившіяся по его щекамъ, но онъ продолжалъ молчать. Немного погодя я сказалъ: — Ты долженъ отвтить мн, мой мальчикъ, и долженъ сказать правду. Кто такое, Священный Союзъ?
Онъ молча рыдалъ. Я сказалъ нсколько
— Отвчай же на вопросъ!
Онъ сдержалъ рыданья, стараясь овладть голосомъ, затмъ, смотря на меня умоляющимъ взглядомъ, проговорилъ сквозь слезы:
— О, сжальтесь надо мною, сэръ! Я не могу отвтить, потому что не знаю.
— Какъ!
— Въ самомъ дл, сэръ, я говорю правду. Я никогда до этой минуты ничего не слышалъ о Священномъ Союз. Клянусь честью, сэръ, это такъ.
— Боже правый! Посмотри на свое второе письмо, разв ты не видишь словъ: Священный Союзъ. Что ты теперь скажешь?
Онъ посмотрлъ на меня взглядомъ глубоко обиженнаго человка и сказалъ съ чувствомъ:
— Это какая-то жестокая шутка, сэръ! И какъ они могутъ играть ее со мной! Я всегда старался поступать какъ слдуетъ и никому не длалъ зла. Кто-то поддлался подъ мою руку. Я не писалъ ни строчки изъ всего этого, я никогда въ жизни не видлъ этого письма.
— О, ты, неслыханный лжецъ! Посмотримъ, что ты скажешь на это, — я вытащилъ изъ кармана письмо съ симпатическими чернилами и поднесъ къ его глазамъ.
Онъ поблднлъ, поблднлъ, какъ мертвецъ. Онъ зашатался, хватился рукой объ стну, чтобы не упасть. Черезъ минуту онъ спросилъ, слабымъ, едва слышнымъ голосомъ:
— Вы прочли его?
Наши лица отвтили правду, прежде чмъ языкъ мой усплъ вымолвить лживое „да“, и я увидлъ, какъ въ глазахъ этого мальчика снова появилось мужество. Я ждалъ, что онъ скажетъ что-нибудь, но онъ молчалъ. Наконецъ я спросилъ:
— Ну, что же ты скажешь относительно содержанія этого письма?
Онъ отвтилъ совершенно спокойно:
— Ничего, кром того, что оно совершенно невинно и не можетъ повредить никому.
Я нкоторымъ образомъ былъ теперь прижатъ къ стн, не будучи въ состояніи опровергнуть его заявленія. Я не зналъ хорошенько, какъ мн теперь дйствовать. На выручку мн подоспла мысль, я сказалъ:
— Ты увренъ, что ничего не знаешь о начальник, и Священномъ Союз и не писалъ письма, которое ты называешь поддльнымъ?
— Да, сэръ, совершенно увренъ.
Я медленно вытащилъ узловатую скрученную веревку и поднялъ ее кверху, не говоря ни слова. Онъ равнодушно взглянулъ на нее, затмъ посмотрлъ на меня вопросительно. Мое терпніе жестоко испытывалось, однако, я сдержался и сказалъ своимъ обыкновеннымъ голосомъ: — Уиклоу, ты видишь это?
— Да, сэръ.
— Что это такое?
— Это, кажется, кусокъ веревки.
— Кажется! Это есть кусокъ веревки. Узнаешь ли ты его?
— Нтъ, сэръ, — сказалъ онъ самымъ спокойнымъ
Хладнокровіе его было изумительно. Я молчалъ нсколько секундъ, надясь, что это поможетъ произвести большее впечатлніе слдующимъ моимъ словомъ; я всталъ, положилъ руку на его плечо и сказалъ серьезно:
— Это вдь не поможетъ теб, бдный мальчикъ, нисколько не поможетъ. Этотъ „знакъ“ „Начальнику“, эта узловатая веревка найдена въ одномъ изъ ружей на ватеръ-фронт.
— Найдена въ ружь? О, нтъ, нтъ, не говорите, что въ ружь, но въ отверстіи патрона, она должна быть въ патрон! — Онъ упалъ на колни и заломилъ руки, поднявъ лицо, на которое жалко было смотрть, такъ оно было мертвенно, такъ полно дикаго ужаса.
— Нтъ, это было въ ружь.
— О, вышла какая-то ошибка! Мой Боже, я погибъ! — И онъ вскочилъ и началъ бгать взадъ и впередъ по комнат, отстраняя руки, которыя протягивались, чтобы поймать его, и стараясь выбжать вонъ, что, понятно, было немыслимо. Затмъ онъ опять бросился на колни, плача изо всей силы, и, обнимая мои ноги, умоляющимъ голосомъ говорилъ:
— О, сжальтесь надо мной. Не выдавайте меня! Они не пощадятъ моей жизни ни одной минуты! Защитите меня, спасите меня! Я все разскажу.
Потребовалось порядочно времени, чтобы успокоить его, умрить его страхъ и привести въ возможно разумное состояніе. Затмъ я началъ спрашивать его. Онъ отвчалъ скромно, съ опущенными глазами, время отъ времени вытирая струившіяся по его лицу слезы.
— Итакъ, ты въ глубин души мятежникъ?
— Да, сэръ.
— И шпіонъ?
— Да, сэръ.
— И дйствовалъ по ясно-опредленнымъ приказаніямъ „извн“?
— Да, сэръ.
— Добровольно?
— Да, сэръ.
— Съ радостью, можетъ быть?
— Да, сэръ, мн незачмъ отрицать этого. Югъ — моя родина сердце мое — южное и весь я принадлежу ему.
— Значитъ исторія, которую ты мн разсказывалъ о своихъ несчастіяхъ и преслдованіяхъ твоего семейства, придумана на этотъ случай?
— Они… они велли мн разсказать ее, сэръ.
— И ты хочешь предать и погубить тхъ, кто сжалился надъ тобой и пріютилъ тебя? Понимаешь ли ты всю свою низость, несчастное, заблудшее созданіе?
Онъ отвчалъ только рыданьями.
— Ну, хорошо, оставимъ это. Къ длу. Кто такой полковникъ и гд онъ находится?
Онъ началъ горько плакать и попробовалъ отвильнуть отъ отвтовъ. Онъ говорилъ, что его убьютъ, если онъ разскажетъ. Я пригрозилъ запереть его въ темную, если онъ не признается. Въ то же время я общалъ оградить его отъ всякой опасности, если онъ будетъ искрененъ. Вмсто всякаго отвта онъ крпко стиснулъ губы и принялъ непреклонный видъ, который я никакъ не могь поколебать. Наконецъ я увелъ его, но одинъ только видъ темной покорилъ его. Онъ опять разразился рыданіями и мольбами и сказалъ, что во всемъ признается.