Любовь без памяти.
Шрифт:
– Не забудь сказать ему спасибо, - ехидно фыркнула я.
– Ооо, будь спокойна. Скажу.
– Берт.
– Медленно начала я, толком не зная, стоит ли поднимать вообще этот вопрос.
– Но тогда, помнишь, когда...
– Когда я сказал, что я тебя ненавижу?
– как всегда
– Да. Тогда же еще непонятно было, есть у меня эта амнезия, или нет...
– Нет, уже было ясно, Ванда. Но, не суть. Я так сказал.... Потому что в тот момент я и правда тебя ненавидел. Знаешь, почему?
– Нет.
– Потому что я был дико счастлив, что ты жива, а Пит нет. И я не мог простить себе этой радости, что мой брат мертв. И совершенно иррационально обвинил в этой радости тебя. Понимаешь?
– Идиот.
– Клинический. Это потом я по полкам все разложил, прожевал и пережил, как ты это называешь. Но тогда....
– Все, проехали, - я решительно зыркнула на него, и уткнулась носом в его ладонь.
– Тебе было хуже всех, если разобраться. Брат в могиле, я в коматозе. Спорю на свою старую ночнушку, что тут же налетела стая стервятников - от журналистов начиная и заканчивая сострадающими барышнями.
– Не напоминай, - попросил Берт, и по его лицу прошла судорога.
– Иди сюда, - я подняла край одеяла.
– Кошмар кончился. Правда. Все будет хорошо.
– Знаешь, - из темноты донесся смешок.
– Я если честно, готовился к тому, что когда ты все вспомнишь, я получу по голове фамильным канделябром, и больше тебя никогда не увижу. Но ты...
– Я слишком дорожу тобой и фамильными канделябрами, чтобы рисковать вами.
–
– Я валял колоссального дурака, - пробормотал он, поворачиваясь ко мне лицом и обнимая меня.
– Строил тебе носорога, тирана и психа, и ждал, каждую минуту ждал, что ты скажешь... не знаю что, но что-то такое... непоправимое, что ли...
– Ну все, тшш...
– Я видел, как тебе плохо рядом со мной, а хотел, чтобы было хорошо - нам же всегда было хорошо вдвоем!
– Всегда, - эхом подтвердила я, гладя сведенные в камень мышцы его рук. - Все, все прошло, правда... Ну, все, - я как могла утешала этого большого и всегда сильного и уверенного в себе мужчину, и он благодарно принимал это, позволял себя жалеть, с облегчением позволял даже.
– У тебя все получилось. Это снова я, и только благодаря тебе, Берт.
– Какого страха я натерпелся, пока тебя оперировали, - глухо сказал он откуда-то из подушки.
– Теперь шрамы, - немного невпопад сказала я, вспоминая, какая я теперь полосатая.
– Ерунда какая, - он крепче стиснул меня.
– Шрамы. Ты думаешь, что какие-то шрамы могут заставить меня разлюбить тебя?
– Не заставят?
– Дура. Господи, почему меня угораздило полюбить такую идиотку, а?
– На себя посмотри, - посоветовала я.
– Два сапога пара.
– И оба левые.