Любовь Демона

Тоцка Тала

В дверях показывается водитель. Я его знаю, он работает в нашей компании. То есть, в компании Демьяна.

— Демьян Андреевич сказал вам помочь нести сумки.

— Спасибо, Михаил, здесь нечего помогать, — возражаю, но он перехватывает ручки.

— Ничего не знаю. Мне сказано помочь, — ворчливо отвечает Михаил и выходит.

Окидываю взглядом комнату, как будто все взяла. В последний момент сдергиваю с вешалки Миланкину курточку и кладу в пакет ботинки. Демьян нес ее в одеяле, я только теплые

носки успела на ножки натянуть.

Обратная дорога в больницу кажется втрое длиннее. На этаж взлетаю первой, пока Михаил возится возле багажника. Берусь за ручку двери и замираю.

Дверь в палату приоткрыта, из проема доносится смех Миланки.

Не верю своим ушам.

Может, там есть кто-то еще? Нет, я не думаю, что Демьян способен обидеть ребенка, но на фотосессиях он особо не стремился с ней общаться. Малышку нянчил весь коллектив, а он только наблюдал снисходительно...

Но на фоне детского голоска звучит низкий мужской голос, и я застываю в полном шоке. Потому что это голос Каренина.

— Мишка рассердился и ногою топ! Больше я не буду шишки собирать...

Этот стишок про мишку косолапого, который по лесу идет, Миланке рассказал Григорий. Стишок ей так понравился, что она заставила всех его выучить наизусть.

И теперь его своим грубоватым хриплым голосом читает Каренин. Причем партию медведя он проговаривает с особой модуляцией...

Подглядывать и подслушивать нехорошо, но я все же осторожно заглядываю в палату. И щипаю себя за руку, чтобы убедиться, что это не сон.

Хочется еще и глаза протереть, чтобы точно быть уверенной.

Демьян держит перед собой телефон и читает с экрана. Во второй руке он держит медведя, которым «ходит» по подоконнику. Миланка сидит у Каренина на коленях, обхватив за шею ладошками, и счастливо смеется.

Залипаю на эту сцену, сглатывая подступивший к горлу ком. Моя дочка никогда бы не стала так себя вести с чужим человеком. Никогда...

— Папа, исчо, давай исчо пло мифку!

У меня немеют ноги.

Папа? Демьян сказал Миланке, что он ее папа?

— У меня уже язык болит, детка, — Демьян старается говорить жалобно, но даже я бы ему не поверила.

— Ну па-а-п!

— Ну Мила-а-н!

— Тогда коситьки!

— Косички? Хм... — хрипло тянет Демьян и подносит телефон ближе. — Окей, гугл, как заплетать косички?

Я уже не прячусь. Стою в дверях как завороженная и смотрю, как большой грубоватый мужчина расчесывает пальцами волосы нашей дочки.

— Милаш, может подождем, пока мама привезет расческу? А то у тебя такие же волосы как у нее, густые и длинные.

Дочка согласно кивает, ловит руку Демьяна и прикладывает к сияющему улыбающемуся личику. Жмется к его ладони щекой.

— Папа!

И за то, что у Каренина в этот момент на шее дергается кадык, я готова

ему простить многое...

— Вы позволите? — слышу за спиной, оборачиваюсь. За мной стоит медсестра с градусником в руке.

Демьян поднимает голову, ловлю на себе смущенный взгляд и в который раз за сегодня впадаю в состояние шока.

— Миланка, смотри, мама пришла, — зовет Каренин, и я быстро прохожу в палату.

— Мамуля! — дочка повисает у меня на шее.

— Ребенку надо померить температуру, — медсестра крутит в руке градусник, и его отбирает Каренин.

— Ребенок, иди, тебе папа будет температуру мерить, — зовет он малышку. Она вопросительно на меня смотрит, а в глазах горит нетерпение.

— Иди к папе, малышка, — говорю, сипло глотая буквы, потому что впервые в жизни так называю Демьяна.

***

Демьян

Стою, уперевшись руками в подоконник, лбом подпираю оконное стекло. Стекло холодит кожу, заодно остужая кипящий мозг.

В палате темно, лишь приглушенный свет ночника отбрасывает мягкие тени.

За моей спиной сопит на подушке моя дочка. Рядом с ней, нежно обвив малышку руками, спит Ангелина.

Я специально отвернулся, чтобы на них не смотреть. Слишком больно.

Но и уйти не могу. Кажется, мое сердце где-то там лежит между ними. Еле трепыхается, а они согревают его своим дыханием.

Как я уйду без сердца? Я же сдохну, как только переступлю через порог.

Ангелина укладывала Миланку спать и вместе с ней уснула. Наша дочь — мелкая хитрюга. Она отказалась ложиться на маленькую кровать, Ангелине пришлось лечь с ней. Она бы и меня затащила, будь здесь кровать побольше. Как у меня дома.

Закрываю глаза. Представляю, как мы лежим втроем на моей огромной кровати. Миланка просит меня «Па-а-ап, пло мифку!», а Ангелина смеется, глядя на нас обоих.

Все, я теперь официально папа. Меня очередная докторша спросила, когда пришла Миланку осматривать. Я же там всех на уши поднял. Строго так очки поправила и в лоб:

— Вы папа?

Я даже растеряться не успел.

— Папа, — кивнул. А сам не переставал дочку к себе прижимать.

Она сама высвободила голову и посмотрела пристально так, точно как Ангелина.

— Настоясций?

Я хотел ответить и не смог, горло как клещами сдавило. Только кивнул. И снова в свою грудь личиком впечатал.

Нечего так сверлить мамиными глазами своего папу-уебана, моя детка...

Она даже не спросила, где я шлялся столько времени. Просто поверила, что я папа, будто я всегда с ней был. Будто ее не бросал.

Честно, я боялся, что спросит. Я расскажу ей, потом, когда она подрастет. Когда меня полюбит и сможет простить. А вот прямо сейчас я не готов, потому что дико боюсь ее потерять.