Любовь дерзкого мальчишки
Шрифт:
— Господин профессор, вы, вероятно, сочувствуете утрате, которую понесли наша семья, а также и наука. Написанное вами письмо дяде вполне убедило его, что вы невиновны в интриге, которая велась против него, он сам говорил мне это. Прекрасный некролог, который вы написали, послужил истинным утешением для оставшихся после дяди родных. Благодарю вас от имени всей нашей семьи.
Фабиан сердечно пожал протянутую ему руку. Враждебность его предшественника по кафедре в университете и неприязнь асессора тяжелым камнем лежали на его душе. Он высказал огорченному племяннику свое искреннее участие и сочувствие.
— Вы
— Да, через неделю, — подтвердил Губерт. — Но я позволил бы себе сделать маленькую поправку к тому титулу, которым вы меня величаете, господин Франк. — Он сделал большую паузу и поочередно посмотрел на всех присутствующих. — Со вчерашнего дня я — губернский советник!
Губерт принял поздравление с достоинством, соответствующим важности момента. Франк и чета Фабиан поспешили поздравить его.
— Это, конечно, не меняет моего решения, — снова начал он, нисколько не подозревая, что своим повышением обязан исключительно этому решению, — но пока я еще исполняю свои прежние обязанности, и напоследок мне доверено важное поручение. Я уезжаю в В.
— По ту сторону границы? — с изумлением спросил Фабиан.
— Совершенно верно! Я должен вести переговоры о выдаче одного государственного преступника.
Маргарита бросила на своего мужа взгляд, ясно выражавший: «Он опять начинает». Но Франк вдруг насторожился, хотя самым равнодушным тоном спросил:
— Ведь восстание, кажется, окончилось?
— Да, но заговоры еще продолжаются! — горячо воскликнул Губерт. — Разве вы не знаете, что главарь, душа всего революционного движения, граф Моринский, бежал?
Фабиан и его жена крайне изумились, а управляющий спокойно возразил:
— Это невозможно.
Новоиспеченный советник пожал плечами.
— К сожалению, это уже больше не тайна: в Л. все говорят об этом. Вилица и Раковиц по-прежнему интересуют всех. Вилица, конечно, вне всяких подозрений, но Раковицем теперь управляет княгиня Баратовская, и я считаю, что она представляет собой опасность для всего края; до тех пор пока она здесь, покоя у нас не будет. Бог знает, кого она послала теперь для освобождения своего брата; эти ее помощники, несмотря на самый строгий надзор, связались с заключенным, доставили ему все средства для бегства и, наконец, проникнув в самую тюрьму, увезли его. Как это им удалось, до сих пор остается загадкой. Вся крепость взволнована отчаянной смелостью этого побега. Вот уже два дня, как обыскиваются все окрестности, но не найдено ни малейших следов бежавшего.
Фабиан слушал сначала с интересом, когда же несколько раз было упомянуто о безумной смелости этого поступка, сильно забеспокоился; в нем зародилось смутное подозрение, он хотел задать какой-то вопрос, но вовремя заметил предостерегающий взгляд своего тестя. Поэтому он промолчал, но был сильно напуган.
Губерт продолжал:
— Беглецы не могли уйти далеко, потому что о побеге узнали почти сразу же после исчезновения графа. Через границу он еще не перебрался, это установлено, но не подлежит никакому сомнению, что он постарается достичь немецкой территории, потому что здесь опасность не так велика. Вероятно,
— Нет, — решительно заявил управляющий, — он в Альтенгофе.
— Я знаю, он сам сказал это губернатору, когда прощался с ним. Его отсутствие весьма кстати, ведь ему было бы все-таки неприятно видеть, как его дядю арестуют и выдадут, как это, без сомнения, и будет.
— Что? Его выдадут? — запальчиво воскликнула Маргарита.
Губерт с изумлением взглянул на нее.
— Конечно! Ведь это — преступник, государственный изменник! Дружественная держава будет настаивать на этом.
Маргарита была возмущена.
— На вашем месте я совершенно не взяла бы на себя подобного поручения, — заявила она. — И не стала бы заканчивать свою служебную деятельность передачей бедного заключенного в руки его мучителей.
— Я — губернский советник, — ответил Губерт, торжественно подчеркивая свой чин, — и исполняю свой долг. Правительство повелевает — я исполняю. Но я вижу, что мой экипаж уже благополучно проехал опасное место. Прощайте, господа, меня призывает мой долг! — Отвесив поклон, он удалился.
Сев в экипаж, молодая женщина стала подробно распространяться о поразительной новости, касающейся бегства графа Моринского, однако получала на это лишь короткие и невнимательные ответы. Ее отец и муж после встречи с Губертом стали удивительно молчаливыми, и разговор больше не клеился.
В течение дня профессорша вообще нашла много поводов для удивления и досады. Прежде всего, она не понимала отца; он, безусловно, радовался приезду своих детей, и тем не менее казалось, что этот приезд был ему некстати. Он уверял, что завален делами, и действительно все время хлопотал. Тотчас же по приезде он увел зятя к себе в комнату и целый час оставался там с ним наедине.
Негодование Маргариты все возрастало, так как ее не только не пригласили на это совещание, но она даже ничего не могла узнать о нем от своего мужа. Она принялась наблюдать, и тут ей многое бросилось в глаза. Очень удачно проанализировав свои наблюдения, она сделала вывод, казавшийся ей несомненным.
После обеда супруги Фабиан находились в гостиной одни, профессор вопреки обыкновению ходил взад и вперед по комнате, тщетно стараясь скрыть внутреннее волнение. Он был так поглощен своими мыслями, что даже не замечал молчаливости жены. Маргарита сидела на диване и некоторое время наблюдала за мужем. Наконец она решила перейти в наступление.
— Эмиль, — начала она с торжественностью, не уступавшей тону Губерта, — со мной здесь обращаются возмутительно!
Фабиан с испугом взглянул на нее.
— С тобой? Господи помилуй, да кто же?
— Во-первых, папа, а затем — что хуже всего — мой собственный супруг. Прямо возмутительно! — повторила она. — Вы мне не доверяете, у вас от меня тайны, вы обращаетесь со мной как с ребенком, со мной, с замужней женщиной, женой профессора… Это ужасно!
— Милая Гретхен… — робко произнес Фабиан, но тотчас же остановился.
— Что тебе говорил папа, когда ты сидел у него? — стала допрашивать Маргарита. — Что у вас за секреты? Не отрицай, Эмиль!