Любовь до гроба

Орлова Анна

В действительности она желала побольше разузнать о драконе.

Мужчина внимательно посмотрел на Софию, видимо, догадываясь о подоплеке вопроса, и нехотя ответил:

– Он скорее мой компаньон, хотя у нас вполне приятельские отношения. Точнее, были до недавних пор.

Молодая женщина покраснела, осознав, что именно она была причиной распри.

– Но какие дела могут быть у вас с драконами, – поспешила уточнить София, и так же торопливо спохватилась: – Ох, простите! Я не должна об этом спрашивать!

– Почему же? Я вам отвечу. Видите ли, дети

стихии мало интересуются техническим прогрессом, но даже среди них иногда бывают исключения. Шеранн рассказывал, что с детства грезил морем, оно неодолимо влекло его… Но огню не по пути с водой, это слишком разные стихии. Мальчишкой он все дни проводил на берегу, хотя не мог даже искупаться – стоило ему войти в воду, как та начинала кипеть. Свободная стихия не приемлет пламени и испаряется, выталкивая дракона вместе с паром. Любопытно, что такой феномен не распространяется на жидкость в ванне или в стакане, к примеру, хотя и в этом случае она ощутимо нагревается… Однажды Шеранну в голову пришла гениальная мысль использовать эту силу для судоходства, и много лет спустя он сумел воплотить эту идею. Для этого ему потребовалась помощь людей, и он окольными путями договорился обо всем со мной. На моей верфи построили первый пароход, воплощение его мечты…

Госпожа Чернова молчала, завороженная рассказом. Действительно, Шеранн беззаветно любил море, это проскальзывало в каждой ноте сочиненной им музыки…

– Я понимаю, что такое заветная мечта… Всегда мечтала увидеть Муспельхейм, – вдруг тихо призналась София. – В детстве я лежала ночами без сна, накрывшись с головой одеялом, и представляла себя то юнгой на бриге корсара, то отважной первооткрывательницей затерянного в песках города… Думаю, если бы мама узнала о моих мечтах, меня ждала бы изрядная порка, – усмехнулась она, – но я таскала книги из папиной библиотеки и пряталась в парке, чтобы тайком читать о приключениях и открытиях…

Она замолчала, задумчиво глядя на огонь.

– А что было потом? – не сдержал любопытства господин Рельский.

– Потом? – Она оторвалась от созерцания пламени и взглянула на него. – Потом я выросла и забыла детские мечты, ведь женщины не вольны искать приключений или хотя бы учиться тому, что им интересно. Рукоделие, искусство, дом и дети – вот наш удел.

Господин Рельский поспешил сменить тему, уловив в ее тоне отблеск старой горечи напополам со смирением. Далее он повествовал о нововведении – ярком газовом освещении улиц и своих мечтах устроить подобное диво в Бивхейме.

За этим занимательным разговором прошло около часа.

Госпожа Чернова постепенно расслабилась, более не обращая внимания на дракона, и действительно увлеклась беседой. Было так чудесно ненадолго вырваться из привычного мирка, узнать нечто новое…

Она вспомнила слова дракона. Действительно, иногда ее тяготили привычные узы, и сбросить их ненадолго было весьма приятно. Но еще более ее грела мысль о скором возвращении домой. Приключения хороши, когда их можно прервать в любой момент, вернувшись к родному очагу…

София улыбнулась мировому

судье, намереваясь попросить отвезти ее в Чернов-парк, но ее вдруг пронзила острая боль, и, не в силах сдержаться, она громко вскрикнула и прижала руки к животу.

– Госпожа Чернова, что с вами?

Бледный Ярослав склонился над нею, но она смогла только простонать:

– Больно…

Глава 25

София с трудом понимала, что творится вокруг. Боль поглощала ее целиком, не давала ни минуты роздыха, будто забавляясь, не позволяла к себе привыкнуть – как любопытная кошка, попеременно трогала коготком и вонзала зубы в слабую плоть.

Молодая женщина почти ничего не осознавала, лишь краем разума заметила, что песни оборвались, веселье мгновенно утихло – рома столпились вокруг нее. Господин Рельский уложил ее на землю, подстелив собственный редингот, а Шеранн держал за руку, напряженно всматриваясь в лицо, покрытое испариной, и тихонько шептал что-то утешающее.

Побледневший мировой судья несколько минут простоял молча, глядя на эту трогательную сцену, потом отвернулся и твердо скомандовал:

– Кликните шувихани! Сдается мне, это не обычное несварение…

Баро лишь склонил темноволосую голову, и по его небрежному знаку двое рома кинулись к повозке Шаниты, но та уже спешила к ним, будто что-то предугадав.

Лицо старой гадалки было землистым, черты заострились.

Придерживая свои подранные юбки и звякающие амулеты, она почти бегом бросилась к госпоже Черновой, упала на колени и стала сбивчиво расспрашивать о признаках хвори, торопливо осматривая больную.

Затем шувихани замолчала, уставившись в одну точку и слегка раскачиваясь.

– Что с нею? – наконец нетерпеливо спросил господин Рельский.

– Она больна… – пробормотала старуха потерянно.

– Это и без того понятно!

Казалось, господин Рельский готов схватить шувихани за грудки и трясти, пока та не поведает, в чем дело. Он стоял рядом, напружившись и сжав кулаки, и от взгляда на его сердитое лицо делалось страшно.

– Это нид… – пришибленно призналась Шанита, опустив голову.

Ромарэ вокруг заволновались, раздались возгласы недоверия.

По закону маг имеет право на проклятие-нид лишь для самообороны, в остальных случаях за него полагается суровая кара.

– Ты уверена? – вмешался угрюмый Джанго и зло рыкнул на соплеменников, требуя тишины. – Вред гостю – позор табору!

– Да… следы…

Господин Рельский бросил взгляд на дракона, который был всецело занят Софией и не обращал внимания на прочее, раздраженно передернул плечами и продолжил допрос:

– В таборе есть еще шувихани? Ведь не любой рома может наложить нид!

Он прекрасно знал, что магия – слишком сложная система, чтобы ею могло пользоваться большинство. Она не позволяет попросту взмахнуть волшебной палочкой и получить результат. Ворожба может лечить многие болезни, придать сил и уверенности, подсказать человеку ответ на вопрос, но не более того.