Любовь и бесчестье
Шрифт:
— Миллисент? У меня возникло неприязненное чувство к ней, — ответила Вероника.
— Твой «дар»?
Она посмотрела на мужа, но Монтгомери только улыбнулся.
— Я начинаю думать, что ты умеешь читать в сердцах, — сказал он. — Господь — свидетель, что ты можешь читать в моем сердце.
Улыбка Вероники была прекрасна: пленительная и искушающая. И у него не оставалось иного выбора, кроме как поцеловать ее на виду у всех.
Кто-то из зрителей зааплодировал, а Вероника рассмеялась, продела руку под локоть
Донкастер-Холл возвышался на холме, как король на троне. Вокруг него простирался изумрудный плащ деревьев. Поблизости сверкала река, как скипетр, а лучи солнца превращали ее поверхность в золото.
Утренний воздух полнился запахами, но в отличие от пьянящих ароматов магнолии и жасмина, как это было в Виргинии, здесь чувствовался запах горящего дерева и обожженной земли. Его заглушал бриз, несущий напоминание о зиме, таящейся под кажущимся теплом.
Когда они приблизились к дому, Монтгомери осознал, что разница между Глениглом и Донкастер-Холлом заключалась не только в их местоположении. Гленигл готов был предложить приют каждому, кто приближался к нему. Донкастер-Холл, казалось, прежде имел намерение составить мнение о гостях. Но как только оно было составлено и гость или обитатель дома одобрен, ему уже не хотелось покидать этот дом никогда.
Это строение было больше, чем дом. Донкастер-Холл являлся наследием. У него имелась своя история, чему доказательством служило то, что семья Фэрфакс сохранилась.
Именно этого хотел его дед.
Люди в Донкастер-Холле зависели от хозяина так же, как и в Гленигле. Следовало принимать решения, от которых Монтгомери до сей поры открещивался, отдаваясь воздухоплаванию, своим инженерным поискам, не думая о людях, нуждавшихся в нем.
Сколько народу было занято на всех предприятиях Фэрфаксов? Монтгомери было стыдно сознавать, что он этого не знал.
— Думаю, пришло для меня время стать настоящим одиннадцатым лордом Фэрфаксом-Донкастером.
— Почему бы и нет? — спросила Вероника. — Ты же больше не «одолженный шотландец», Монтгомери.
Удивленный ее словами, он повернул голову и посмотрел на нее.
Она кивнула.
— Ты настоящий шотландец, — сказала Вероника, подбирая юбки обеими руками и опережая мужа на несколько шагов.
Потом она повернулась и посмотрела ему в лицо: юбки ее развевались, улыбка освещала лицо.
— А что значит быть настоящим шотландцем?
Вероника улыбнулась так пленительно, что ему снова захотелось поцеловать ее.
— Ты отважный, — сказала Вероника. — Ты это доказал. И не только тем, что был хорошим солдатом во время войны, а тем, что сумел пилотировать свой воздушный корабль.
Она смотрела ему в лицо, не отводя взгляда, и он встретил его.
— Ты готов взять на себя ответственность, как любой шотландец.
— Разве это так?
Улыбка
— Шотландец к тому же знает себе цену.
— Ты хочешь сказать, обладает высокомерием?
Вероника покачала головой:
— Нет, вовсе нет. Шотландец просто знает, что он лучше большинства других людей.
Ее взгляд дразнил Монтгомери и вызывал на спор.
— И у тебя точно такое же чувство к Донкастер-Холлу, какое было к Глениглу, — сказала Вероника, бросая взгляд на дом. — Возможно, даже более теплое. Ты обладаешь всем тем, что мечтал видеть в тебе твой дед.
Прежде чем Монтгомери собрался заговорить, на дороге у него возник Эдмунд.
— Эдмунд, — сказал Монтгомери, — я неверно судил о вас.
— В каком смысле, ваша милость?
Монтгомери улыбнулся с таким видом, что Вероника похолодела. Мистеру Керру следовало с осторожностью выбирать слова. В эту минуту Монтгомери был весьма далек от любезностей, хоть и улыбался.
— Я думал, что вы стоите за попыткой саботировать мое строительство воздушных аппаратов.
Следует отдать должное Эдмунду, он казался искренне потрясенным.
— Я не смог бы сделать ничего подобного, ваша милость.
— Теперь я это понимаю, — ответил Монтгомери.
Сделав шаг вперед, он отвел руку назад и заехал кулаком в челюсть Керра.
Монтгомери смотрел, как Керр камнем свалился на дорожку. Он стоял над поверженным и тряс его руку, пока Вероника в ужасе созерцала эту картину.
Монтгомери наклонился, схватил поверенного за ворот и держал на весу, пока тот недоуменно моргал.
— Ведь это вы рассказали мне о Братстве Меркайи, и вы же убедили меня пойти туда.
Эдмунд отдувался, но молчал.
— Вы член этого общества? Да? Мне следовало догадаться об этом в тот самый вечер.
Монтгомери сделал несколько шагов в сторону от Керра.
— Он там был? — спросила Вероника. — Он был там в ту ночь?
Она не сводила глаз с Эдмунда. Она понятия не имела о том, кто скрывается под личиной «братьев», под капюшонами их балахонов. Однако Эдмунд держал ее за руку во время сеанса и все время находился там. Он видел ее обнаженной. И возможно, ее неприязнь к поверенному имела основой не «дар», а совсем иную причину.
Монтгомери отпустил ворот Керра, и тот снова упал на землю и так и остался лежать, неуверенно глядя на Монтгомери снизу вверх.
— Вероника, я избавил тебя от Миллисент, теперь твоя очередь решать, что делать с ним.
— Ты хочешь оставить его у себя на службе?
— Нет, — сказал Монтгомери, протягивая ей руку. — Не считай его больше служащим Донкастер-Холла.
Он снова посмотрел на Эдмунда.
— Я не стану снова вызывать вас, — сказал Монтгомери. — Мы найдем способ избавиться от вас и обойтись без вас.