Любовь и честь
Шрифт:
Мне пришло в голову, что дамы, вероятно, обсуждали меня, пока мы с Горловым отсутствовали. И поскольку я протянул руку за бокалом бордо, который предложила мне Анна Шеттфилд, то улыбнулся в ответ и поднял бокал.
— Почему же? Я пью вино.
— Да, разумеется, но все пуритане пьют вино, — усмехнулась Шарлотта Дюбуа.
— Если вы хотите спросить, какой религии я придерживаюсь… — начал я.
— Именно это мы и хотели узнать, — перебила меня княжна.
— Что ж, я воспитывался по пресвитерианским канонам, но потом, когда я изучал теологию, мои убеждения претерпели множество изменений. Но вряд
— Их больше интересуют ваши моральные устои, капитан, — заметила Анна Шеттфилд.
— Особенно те, которые отличаются от наших, — подмигнула графиня и рассмеялась.
— Ой, смотрите, он даже бутерброд уронил!
— И покраснел! — захихикали все вокруг.
— Беатриче, сделай ему еще один бутерброд, — велела княжна.
Служанка, сидевшая у печи, опустилась на колени и стала водить руками по шкурам в поисках упавшего сыра. Я тоже машинально потянулся вниз, и наши руки случайно соприкоснулись. Она испуганно вскинула глаза, и я замер, когда увидел ее лицо. Дело было даже не в том, что она, хоть и безо всяких косметических ухищрений, была красивей всех остальных девушек, сидевших в санях. У нее было простое и чистое лицо, а глаза… глаза и не зеленые и не карие, а какого-то неопределенного цвета. Взглянув в них, я почувствовал себя так, словно снова после душных саней оказался на чистом морозном воздухе… Как назвала ее княжна? Беатриче…
Служанка выхватила сыр из моей руки и поспешно ушла обратно к печи.
Я натянуто улыбнулся.
— Что ж, сударыни, если вы желаете знать кодекс солдата…
— Лучше говори по-английски, — каркнула Зепша. — Если кто тебя и не поймет, то я переведу. Твой французский просто ужасен, — она сверкнула на меня глазами. Ей явно не понравилось, что вся компания позабыла про нее.
— Ладно, — медленно произнес я по-английски. — Тогда позвольте сказать вам следующее. Когда в университете я изучал французский, на котором так плохо изъясняюсь, я также изучал и религию, надеясь когда-нибудь поступить в семинарию. Но поскольку меня всегда учили, что тело должно быть достойной обителью для Бога, то я почувствовал, что не готов к этому, и Господь, если вдруг он решит поселиться в моей душе, просто перестанет быть им. Я с детства привык заботиться сам о себе. Поэтому не пью крепких напитков — не имею желания. Не курю табак, хотя нахожу приятным аромат табачного дыма. Военная дисциплина вполне меня устраивает.
— Ну, а остальное? — настаивала графиня Бельфлер.
— Остальное? — То, что со мной разговаривали как с мальчишкой, только подзадоривало меня вести себя по-мальчишески.
— Ну, вы понимаете, о чем я. Все эти рассказы о женщинах, которые повсюду следуют за армией…
— Со всякими болячками, — вставила Шарлотта, и княжна Наташа брезгливо поджала губы.
— Говорите, говорите, капитан, — подбодрила графиня, и остальные подались вперед в ожидании.
— Что же вы колеблетесь, капитан? Вы и с ними были таким же робким? Ой, посмотрите, как он смутился! Да еще и покраснел! — ее голос стал тихим и грудным. — А заразиться не боялись? Или, может, вы… э-э… девственник?
Все женщины затаили дыхание.
— Я не девственник.
— Нет? — графиня подняла бровь.
— Нет. Я вдовец.
Графиня побледнела, и в санях стало так тихо, что слышно было, как скрипят полозья
Никто не произнес ни слова, пока в сани не влез Горлов, а я не отправился сменить его.
* * *
Скакать на коне было истинным удовольствием, особенно в том состоянии, в котором находился я. Я еще раз подивился тому, как быстро едут сани. Временами мне приходилось пускать коня галопом, чтобы держать дистанцию.
Кучер в тулупе мастерски правил лошадьми, на большой скорости пролетая по лесной дороге, где возможны были засады, и давая лошадям немного отдохнуть на открытых безопасных участках.
Мы пересекли множество рек и ручьев, скованных льдом. Первый же деревянный мост, на который я въехал, настолько обледенел, что мне пришлось спешиться и вести лошадь в поводу. Я уже повернулся, чтобы предупредить кучера, и увидел, как он свернул на лед и лихо проскочил реку рядом с мостом. После этого и я стал пересекать реки по льду, не доверяя мостам.
На дороге изредка попадались крестьяне, кланявшиеся мне в пояс и опускающиеся на колени при виде роскошных саней.
Потом люди стали встречаться чаще, и я уже ехал рядом с санями, пока мы, наконец, не доехали до Бережков, — большого имения, окруженного голыми фруктовыми деревьями, среди которых возвышалась огромная деревянная усадьба с резным фронтоном.
12
В тот вечер нас принимали хозяева усадьбы, которые приходились Наташе дядей и тетей.
Княгиня Бережкова по этому случаю надела лучшее платье, но разве могло оно сравниться с великолепием нарядов приехавших дам? Княгиня явно злилась и во всем, как видно, винила мужа, потому что слова не давала ему вставить, если он вообще брал на себя смелость высказаться по какому-либо поводу. Доставалось и слугам, которые то и дело доливали вино в и без того полные бокалы. Но больше всех все-таки перепадало князю Бережкову.
Он терпеливо сносил замечания о своем невежестве во всем, что «дальше двух верст от дома», и только улыбался, словно его хвалили.
Я думал, что он, наконец, перестанет улыбаться, когда его супруга увела женщин к себе в будуар, а мы перешли в кабинет, но князь только еще шире улыбнулся и спросил:
— Ну что, господа? Как вам наша провинция?
Мы с Горловым, разумеется, нашли ее прелестной и выказали зависть к его райской жизни.
— Да-да, господа, — закивал он. — Деревня — это рай. Нигде больше так спокойно не живется.
Мне подумалось, что вряд ли, учитывая характер княгини Бережковой, в этом доме так тихо и спокойно. Но вслух я выразил полное согласие. Горлов тоже кивнул.
— Ах, господа, — продолжал князь, наливая нам в бокалы по несколько капель коньяка. — Право, прошу понять меня правильно, люди могут быть счастливы и в другом окружении, я вовсе не против, заверяю вас. Однако расскажите же, как дела в Санкт-Петербурге?
Не имея ни малейшего представления, какой аспект жизни северной столицы может интересовать этого человека, я находчиво ответил:
— Прекрасно.
Князь перевел взгляд на Горлова, и тот, прищурившись на коньяк, добавил:
— Как всегда.