Любовь и честь
Шрифт:
— Подождите. Ради бога, извините, что напугал вас, это я от неожиданности.
Поколебавшись, она снова шагнула вперед, а я, наконец, застегнул воротник.
— Чем могу быть полезен, сударыня?
Она молча смотрела на меня, а я на нее. В своей простой одежде, с заколотыми на затылке волосами, безо всяческих прикрас она выглядела куда более женственной, чем ее госпожа со своими подругами. Я уже позабыл, когда в последний раз видел такую женщину.
Ее губы шевелились, пока она собиралась с духом, и, наконец, она решилась.
— Я зашла, чтобы
— А вы… француженка, Беатриче?
У нее был легкий акцент, но я никак не мог определить какой.
— Нет, я полька.
Полька! Я был изрядно удивлен, и это, очевидно, отразилось на моем лице, потому что она кивнула и сказала по-английски:
— Да, капитан, полька.
— Значит, вы и английским владеете?
— Да.
— И, наверное, немецким?
— Совершенно верно, но почему вы улыбаетесь? Вы надо мной смеетесь?
— Нет, нет, что вы, Беатриче!
Она внимательно посмотрела на меня.
— Мне надо идти. Еще я хотела сказать вам, что Зепша… она только прикидывается злой, а на самом…
— Пожалуйста, Беатриче, не уходите. Останьтесь хоть ненадолго.
— Зачем?
— Просто поговорить.
Если ее удивила горячность моей просьбы, то меня эта горячность удивила еще больше. Я был готов не только просить, а умолять ее не уходить, — такая волна одиночества и желания обрушилась на меня. Находясь в этом огромном доме, полном красивых, благородных и доступных дам, и зная, что мой друг Горлов проведет ночь с графиней Бельфлер, я больше всего на свете хотел, чтобы Беатриче осталась. Лишь бы она не ушла и не оставила меня в одиночестве в кухне, которая до ее появления казалась мне такой уютной.
Медленно, с непередаваемой грацией Беатриче прошла по кухне и присела на солому. Я сел рядом с ней и, последовав ее примеру, обхватил колени руками и уставился на тлеющие угли. Не успел я придумать тему для разговора, как она спросила сама:
— А что вы знаете о поляках?
Нервно, словно школяр на экзамене, я облизнул губы.
— О поляках? Знаю только, что их страна лежит между двух других стран, которые то мирятся, то воюют между собой. Но мир между Россией и Германией для Польши еще хуже, чем война, потому что обе державы не дают Польше объединиться и стать независимой. Говорят, что поляки жестоки и глупы, но сомневаюсь, что они сами о себе так думают. Я видел поляков в битвах и знаю, что они бесстрашны и храбры. И еще очень отчаянны и принимают смерть на поле боя как должное.
Беатриче кивнула, но я не понял, как она отнеслась к моим познаниям.
— А правда, что мальчиком вы спали на кухне? Княгиня Бережкова была несколько смущена тем, что простолюдин смог стать офицером.
— Понимаю. Что ж, я действительно в детстве спал на кухне, но не такой большой. Наша кухня находилась прямо в доме, и отец сам готовил еду.
В дверь тихо постучали.
Беатриче бесшумно скользнула в большую комнату и беззвучно закрыла за собой дверь. Я еще мгновение зачарованно смотрел ей вслед, потом поднялся и открыл входную
На пороге стояла Анна Шеттфилд. Ее лицо в обрамлении серебристых мехов, в которые она куталась, казалось еще бледнее при свете луны. Она скользнула внутрь, и я закрыл дверь.
— Анна!
Она прижала палец к губам.
— Наташина служанка спит?
— Там тихо, — уклончиво ответил я.
Анна прошлась по комнате и повернулась ко мне. Если Беатриче стояла за дверью и слушала, то мисс Шеттфилд находилась как раз между нами. Увидев лицо Анны, я сразу понял, что она нервничает и в любую секунду готова убежать обратно.
— Я… я пришла предупредить вас, капитан.
— О чем?
— Обо всем. — Увидев мое недоумение, она попыталась объяснить:
— Здесь больше опасностей, чем я могу перечислить.
— Опасностей для меня лично или для всех нас?
— Кое-что опасно для всех, а кое-что лично для вас. И, боюсь, вы слишком… наивны, чтобы заметить опасность.
— Вы несколько смущаете меня, мисс Шеттфилд.
— А вы меня, капитан.
— Анна… я не понимаю… вы пытаетесь помочь мне, или вам самой нужна помощь?
— Мне уже не поможешь.
Любой мужчина запротестовал бы, услышав такие слова из уст восемнадцатилетней девушки, но она произнесла их так убежденно, что я не нашелся, что ответить. Воспользовавшись моим замешательством, она направилась к двери, но я окликнул ее:
— Анна! Что такое прувер?
Она медленно повернулась и прижалась спиной к двери.
— Возможно, это только слухи, но исходя из того, что я знаю, это, скорее всего, правда. Царица — женщина сладострастная и романтическая, поэтому часто меняет любовников. Если появился новый кандидат, то выбирают прувера — женщину, которая переспит с ним, чтобы убедиться, что он будет достоин императрицы в постели и не оконфузится.
Пока я обдумывал ее слова, она открыла дверь.
— Анна, погодите! А среди тех, кто едет с нами, есть прувер?
Но она уже скользнула в ночь, оставив меня без ответа.
Я задумчиво прошелся по комнате, обдумывая слова Анны, и остановился у двери в большую комнату.
— Беатриче, — тихо постучал я. — Вы еще не спите?
Она ответила что-то невразумительное.
— Извините, я не расслышал.
На этот раз голос ее прозвучал четко и достаточно громко:
— Я не прувер.
13
Мы покинули усадьбу Бережки ранним утром. Князь и княгиня махали нам вслед. Я заметил, что княгиня что-то высказывает супругу, а тот, как обычно, улыбается, словно радуясь, что гости уехали и можно опять вернуться к своей спокойной буколической жизни.
Лошади хорошо отдохнули и резво мчались по заледеневшему тракту. Мы с Горловым оба ехали верхом, обеспокоенные вчерашним упоминанием князя Бережкова о казацком бунте. Посоветовавшись, мы решили, что ехать верхом посменно будем только в том случае, если замерзнем или выбьемся из сил.