Любовь и честь

Уоллес Рэнделл

Последний, пятьдесят третий, — еще с Крыма у меня была привычка считать все, что можно, — проехал мимо нас минут через десять.

В Крыму я повидал казаков в регулярных частях, и эти чем-то напоминали их. Несмотря на свой разбойничий вид, в их движении чувствовалась некая дисциплина, позже я смог оценить и их стратегию. Обычно разбойники не жгут города средь бела дня, опасаясь привлечь внимание солдат. А эти, наоборот, подожгли поселок и лениво двигались к следующему, давая время жителям посчитать, во что им обойдется

сохранить свои жилища. И это все в нескольких часах пути от одной из двух русских столиц.

После разговора с Франклином я прочитал все, что было известно о казаках, но узнать мне удалось не много. Это был дикий народ, состоявший из беглых крестьян и татар. Они привыкли делать все, что их душе угодно, и брать все, что плохо лежит. Иногда религиозны, а иногда и нет, как придется. Время от времени казаки продавали свою саблю какому-нибудь вельможе и служили ему верой и правдой, но опять же, до поры до времени. Они могли потребовать бешеные деньги за свои услуги, а могли драться совершенно бесплатно и так же яростно, как воевали против владычества царицы на своих родных землях.

Мы подождали еще несколько минут, и Петр снова вывел сани на дорогу. Проехав через сожженную деревню, мы двинулись дальше.

— Что делают казаки так близко от Санкт-Петербурга? — спросил я Горлова.

— Казаки живут на Украине, — отрезал он. — А здесь нет никаких казаков.

Его ложь была такой убедительной, что я засомневался бы в своих наблюдениях, если бы не слышал, что прошептал Петр.

Еще полчаса мы ехали молча.

— Горлов, — окликнул я своего приятеля. — Сколько я тебя знаю, ты никогда не носил с собой пистолет, ни в бою, ни в борделе. А здесь, в своей стране, стал носить.

— Ну и что? — не глядя на меня, спросил он.

— Может, мне тоже следует приобрести пистолет?

Он повернулся ко мне и ухмыльнулся.

— И еще я хочу, чтобы ты научил меня русскому языку.

— Русскому языку? — изумился Горлов. — Никто, достойный упоминания, не говорит в России по-русски. Сама императрица говорит по-русски с акцентом, а пишет с грамматическими ошибками. Выдумал тоже!

Он громко расхохотался, словно я был круглым дураком.

— Выучив русский язык, я буду знать, что ты врешь обо мне людям и на сколько ты меня обворовываешь, когда я прошу тебя купить что-нибудь.

Горлов снова ухмыльнулся, но уже не так широко.

— Что ж, в общем, в русском языке есть своя прелесть. Я так тебе скажу: если ты хочешь шепнуть что-нибудь на ушко женщине, то лучше сделать это по-французски; если ты собираешься писать учебник по артиллерии, то следует выбрать немецкий. Если ты вознамерился произнести речь, то, безусловно, стоит отдать предпочтение английскому. Но если ты хочешь делать все это на одном языке, тогда без русского тебе не обойтись.

— Так научи меня.

Он задумчиво покусал губу.

— Ладно.

Начнем, пожалуй, со слов, которые могут тебе понадобиться в первую очередь. Ну, к примеру, в том случае, если ты встретился с царицей и она посылает молодую, но опытную фрейлину навестить тебя, а ты хочешь показать, что ты настоящий джентльмен, ты можешь сказать так…

За этими разговорами мы провели последние мили пути, и, наконец, перед нами показались мосты Санкт-Петербурга.

4

Мы, наверное, уже въехали в город, но было уже совсем темно, и, кроме немногочисленных фонарей, я видел только снежную мглу, клубящуюся над бесконечными каналами.

Мы остановились у деревянной гостиницы, такой высокой, что верхних этажей не было видно из-за метели. Вывеска сообщала, что это гостиница «Герцог Гольштейн», но стиль был скорее британским, чем саксонским. Там же было покрытое эмалью изображение птицы, из-за которого мы позже дали гостинице новое название — «Белый гусь».

Едва мы с Горловым успели взять сумки и сойти с саней, как Петр, не говоря ни слова, укатил прочь.

— Куда это он? — удивился я. — Я хотел отблагодарить его за службу.

— У него здесь семья, — пояснил Горлов. — Ты еще встретишь его.

На первом этаже гостиницы была таверна, и мы с Горловым сели за стол поближе к печи. В таверне я заметил всего две компании — двое голландцев, говоривших между собой по-французски с голландским акцентом, и трое немцев, которые, мельком взглянув на нас, снова углубились в свою беседу.

Горлов расстегнул шубу и уселся на стул, поближе к теплу. — Ну что? Напьемся, а потом поедим? Или поедим, а потом напьемся? А может, напьемся за ужином? Или забудем об ужине и просто напьемся? — Он взглянул на меня и ухмыльнулся. — Ах да, я забыл, что ты еще слишком молод, чтобы вести себя как мужчина. Тогда, может, закажем на ужин молоко?

К нам подскочил половой и, запинаясь, на нескольких языках спросил, нужно ли нам меню.

— Что? — рявкнул Горлов по-французски и сгреб официанта в охапку. — Ты обращаешься ко мне по-польски? Ты что, принял меня за поляка?

Я со смехом перехватил его руку.

— Полегче, приятель, он просто шутит.

— Шутит? — прорычал Горлов и опять было подался вперед, но я прижал его за плечи к стулу, и он проревел остановившемуся на почтительном расстоянии половому: — Шутить подобным образом — это надежный способ умереть в нищете, друг мой. Для начала я обдеру тебя как липку, а уж потом срублю тебе башку.

Половой снова приблизился к столу.

— Прошу прощения, господа, но мне нужно было убедиться, что вы русские. Мы не пускаем сюда поляков, это плохо сказывается на работе нашего заведения.