Любовь и честь

Уоллес Рэнделл

Генералы попятились под ее гневным взором, прекрасно понимая, что императрица может покарать их за недобросовестное исполнение обязанностей, тем более что этот староста был не единственным, чье поселение подверглось набегам Волчьей Головы. Тревожные вести о его вылазках поступали отовсюду из окрестностей Санкт-Петербурга.

Это ставило императрицу в щекотливое положение, словно казнь Пугачева и торжественное празднование победы было не более чем ширмой, скрывающей то, что власть в России на самом деле принадлежит казакам, которые

делают что хотят и уверены, что за пределами городов им сам черт не брат.

* * *

Не могу сказать, насколько эти тревожные новости волновали Потемкина. Зато, зная его заинтересованность в альянсе с Британией и стремление задавить независимость американских колонистов и догадываясь о его договоренностях с Шеттфилдом, я приблизительно представляю себе этот разговор.

Потемкин с важным и самоуверенным видом великого стратега и мыслителя и Шеттфилд, прекрасно умеющий играть на его тщеславии, встретились в апартаментах светлейшего.

— Преклоняюсь перед вами, князь, — говорит Шеттфилд. — Я жалкий любитель по сравнению с вами. Это было гениально — предоставить возможность императрице самой выбрать себе нового любовника, и тут же показать, как жестоко она ошиблась. Теперь царица усомнится в своих суждениях и еще больше будет полагаться на вас.

— Сам удивляюсь, как мне удалось это провернуть, — отвечает Потемкин.

— Теперь вам осталось только доказать предательство Селкерка, но здесь я не смогу вам помочь. Мое имя не должны связывать с этим делом.

— Обойдусь. Я все равно получу от него признание, так или иначе.

— Тогда зачем вы послали за мной?

— У нас есть проблема. И эта проблема связана с вашей дочерью. Вот перехваченная записка, которую она пыталась переслать в N-ский монастырь… По-моему, ей пора отбыть домой…

* * *

Пытаясь сохранить спокойный вид, лорд Шеттфилд стоял у себя в кабинете лицом к лицу с дочерью, пытаясь не сорваться и не наорать на нее.

— Ты воспользовалась моей печатью, чтобы передать эту записку! Это государственное преступление! И в этой стране и в нашей!

Анна стояла перед ним, не чувствуя ни вины, ни отчаяния, а только горькое сожаление, что записка не дошла до адресата.

Лорд потряс запиской и прочитал ее вслух:

— «Беатриче, пишу Вам, сгорая от стыда. Я солгала о человеке, которого Вы любите и которого люблю я. Он никогда не был моим любовником, но у меня не хватило духу признаться в этом, и все завидовали мне. Вы оказались честнее и лучше, чем все мы. Простите меня». — Шеттфилд опустил записку и тихо застонал. — Боже мой!

— Что вас так рассердило, отец? То, что я прошу прощения, или то, что я люблю?

— Любишь?

— А чему вы удивляетесь? Вы ведь сами поощряли мои отношения с Селкерком.

— Да, я поощрял,

но я не ожидал, что ты поведешь себя как… как…

— Как женщина? Да, я влюбилась, потому что он храбр и благороден. Он…

— Он шпион американских мятежников!

— Неправда!

— Его прислал Франклин, чтобы завоевать расположение Екатерины. Если Селкерк и флиртовал с тобой, то только для того, чтобы добраться до императрицы!

— Он никогда не флиртовал со мной! И если я восхищаюсь им, то, возможно, именно потому, что он первый настоящий мужчина, которого я встретила в своей жизни!

36

После двух недель заточения к Беатриче впустили посетителя. К удивлению узницы, это была Зепша.

Беатриче прекрасно знала, как это нелегко — делать вид, что тебе весело или грустно в зависимости от прихоти госпожи, и восхищалась тем, как Зепша играет свою роль. Карлица никогда не жаловала Беатриче, предпочитая считать себя одной из подружек своей хозяйки. Беатриче тоже не доверяла ей, понимая, что Зепша пришла сюда не потому, что соскучилась или сочувствует ей. Да и кто ее пустил бы? Значит, ее прислала Наташа. Впрочем, несмотря на то что княжна была недалекой и легкомысленной, назвать ее злобной было бы несправедливо.

Беатриче сидела у стола, спиной к ужасному окну, пока Зепша выкладывала из сумки фрукты, сладости и какие-то супы.

— Царица шлет тебе свои соболезнования, — сказала Зепша. — Но ты не отчаивайся. Я слышала, что уже через шесть месяцев тебя выпустят, если ты будешь хорошо себя вести.

— Шесть месяцев? — тихо ахнула Беатриче. Ей ведь никто до этого не говорил, за что она здесь и сколько продлится ее заточение.

— Ну да, это ведь обычное дело. Ты ведь была в связи со шпионом.

— Он не шпион!

— Да ты не вини себя так, дорогая. Этот ирод настоящий искуситель. Не только ты и Анна, но и Шарлотта, и Никановская…

— Анна? Шарлотта?

— Да-да, они тоже проверяли его пригодность.

— Но Наташа говорила…

— Ха, Наташа! Она же единственная, с кем он не переспал, разве ты не знала?

Беатриче не хотела верить, но слова Зепши звучали так убедительно.

— Но если ты подпишешь бумагу о том, что он пытался узнать у тебя сведения о царице, то тебя выпустят немедленно.

Беатриче опустила глаза.

— Я никогда не подпишу никаких бумаг, независимо от того, кто он на самом деле.

— Ты хотела сказать, кем он был? — со сладкой улыбкой поправила Зепша. — Разве тебе не сказали, что вчера ему отрубили голову?

Беатриче побледнела.

— Бедняжка. — Зепша подошла к ней и погладила по голове. — А может, это место как раз то, что тебе нужно?

Карлица направилась к двери, но на пороге обернулась.

— Посетителей сюда пускают раз в год. Так что я приеду следующей зимой.