Любовь и другие иностранные слова

Маккэн Эрин

– Птица на пружинке?

– Да. Сегодня с утра осенило. Вот именно так Джофф и выглядит.

Сейчас утро вторника, и мы идем по двору Кэпа. Погода стоит прохладная и ветреная, не так уж и плохо для начала апреля в Колумбусе. В прошлом году в это время шел снег. Мы со Стью дважды останавливаемся, и я поправляю шов на носке. Ужасно не люблю, когда они сбиваются. У Стью носки и вовсе без швов, так он их ненавидит. Тут у нас царит взаимопонимание.

– Я не вполне уверен, что выслушал сейчас непредвзятую точку зрения.

– Во-первых,

никто никогда не бывает абсолютно непредвзят. Это невозможно. Но мне удалось почти полностью отделить Джоффа от моего опыта общения с ним, и в результате я вспомнила, что он похож на птицу на пружинке.

– Позволь спросить вот что. Как думаешь, может ли человек посчитать привлекательным того, кто ей не нравится?

– Ей не нравится?

– Или ему.

– Вынуждена признать, что нет.

– Я так и думал.

– Но тогда ответь мне вот на какой вопрос, – говорю я. – Может ли человек посчитать того, кто ей нравится, более привлекательным, чем он есть на самом деле?

– Да, – отвечает Стью не раздумывая.

– Это объясняет, почему Кейт так необъективна.

– То есть Джофф на вид – это нечто среднее между «восхитительным» и птицей на пружинке, – подводит итог Стью.

– Возможно. Эдакий попугай в хаки, расхаживающий по улицам.

Стью поднимает бровь: точь-в-точь тетя Пэт, которая хочет выразить скептицизм.

– И каким же образом попугай в хаки – это среднее между великолепием и птицей на пружинке?

– Попугаи умеют говорить, – я делаю жест, будто взвешиваю что-то в обеих ладонях. – Как и Джофф.

– Не думаю, что ты понимаешь сейчас, что значит «нечто среднее».

– Это потому, что ты еще не видел Джоффа.

– Позови меня, когда он придет снова. Особенно если будет пора линьки.

Я поневоле улыбаюсь шире, чем хотела. Это всегда забавляет Стью. Он хитро улыбается, явно довольный эффектом.

И тут мы расстаемся: меня ждет испанский для продолжающих (вторая часть), а Стью – теория музыки.

Пружинка по-французски будет b^aton de pogo. Понятия не имею, откуда это знаю, но раз так, надо бы выучить это и по-испански. Спрошу у учителя в конце урока. Если не узнаю, буду страдать до конца своих дней.

Мне повезло, что у меня есть склонность к языкам: зная язык аборигенов, легче влиться в их общество. И в Кэпе, и в школе мы со Стью хорошо вписываемся, не хуже и не лучше остальных. Хорошо, что мы не из тех неудачников, которых бьют на переменах и запирают в раздевалке. У нас есть друзья. Мы занимаемся спортом. Мы не приходим на занятия в деловых костюмах и с портфелем, не увлекаемся ничем, для чего нужен формальдегид или воздушные змеи. Мы не грубим троечникам. И никто – во всяком случае в школе уж точно – не ненавидит нас только за то, что мы умные. Некоторые из моих знакомых ненавидят Эмми Ньюэлл, но вовсе не потому, что в этом году она попала в продвинутый класс по химии.

Нет, мы со Стью умеем учить языки и подражать обычаям,

мы ладим с людьми, хотя иногда это и непросто. Жить в чужой культуре, непрестанно переводить с «Боже мой» на «Джози» и обратно бывает очень утомительно. Стью, как я заметила, приходится легче. Он как моя мама: ничто не выводит его из себя. Даже я.

Мне нравится школа. Мне нравится колледж. Особенно мне нравятся два моих пропуска, которые показывают, что я принадлежу к обоим мирам. Но оказаться дома, или у сестер, или у Вейгмейкеров, где я могу не переводить с «Джози» на другой язык, – это всегда облегчение.

Эмми Ньюэлл ждет, когда я заберу форму. Она несколько раз стучит каблуком по соседнему шкафчику (он принадлежит Денни Шиверу) и вздыхает, когда Денни останавливается перед ее носом и несколько агрессивно спрашивает: «Что?» На «Боже мой» это значит «отойди».

Эмми безмятежно встает с другой стороны от меня. Я беру рюкзак, запираю дверцу и замираю: навстречу мне спешит Софи, стараясь не слишком расплываться в улыбке.

– Можно с тобой поговорить? – Она незаметно косится на Эмми.

– Ага, – отвечаю я. Эмми снова вздыхает и перемещается на несколько шкафчиков дальше.

– У меня есть хорошие новости. Надеюсь, что ты обрадуешься. Я вот рада.

– Новости про кого-то конкретного?

– О да, – говорит Софи, а Эмми снова вздыхает и смотрит на часы.

– Ты ей рассказала? – К нам подбегает Джен Ауэрбах и хватает за руки так, что они переплетаются. Софи распутывает наше тройное рукопожатие и негромко предостерегает Джен: – Не надо так в лоб. Тут нужен тонкий подход.

– Расскажите, – почти умоляю я, какой уж там тонкий подход.

Эмми подходит ближе и спрашивает:

– Это касается парня, Джози? – Обращается она недовольно к Джен. – И почему ты знаешь, а я нет?

Джен делает глубокий вдох, словно для ответа ей нужно будет нырнуть под воду, но тут я вижу, как мимо проходит Стефан Котт с друзьями (они дразнят его по поводу новой прически в стиле панк), и приветливо киваю.

– Привет, Джози, – говорит он.

– Привет, Стефан.

Когда я снова поворачиваюсь к подругам, то по их чересчур веселым лицам – похоже, они вот-вот рассмеются над тем, как же долго я, дубина, не видела очевидного, – понимаю все. Я пытаюсь разделить их энтузиазм, но в голове у меня вертится только одна мысль: Ой.

Глава 8

Я – Кейт, 3:22

Я все еще нравлюсь Стефану Котту.

Кейт – мне, 3:23

А он тебе разве нет?

Я – Кейт, 3:23

Ему нравится, что я высокая. Разве можно спокойно встречаться с человеком, которому нравится только мой рост?

Кейт – мне, 3:24

СОМНЕВАЮСЬ, что только рост. Сходите куда-нибудь вместе, там и узнаешь.

Я – Кейт, 3:24